— Вы — ученая — верите этому?

— Дело не в вере или неверии. Это возможно, хотя окончательно не доказано. Однако в вашем случае… Предположим, последняя Троя, ваша Троя, была разрушена. У нее оказался ненадежный фундамент, который раскачало землетрясение; подземные туннели и пещеры рухнули. Это резко усугубило эффект землетрясения. Вы…

— Я испытал землетрясение, пользуясь вашим сравнением, когда вошла в жизнь эта личность? Вы заметили, — уточнил Кэрд, — я сказал: вошла в жизнь? Я это явственно ощущаю, хотя не могу подтвердить, что _н_е с_о_з_д_а_в_а_л_ Бейкера Но Вили. Меня принудили сделать это.

— Кто же заставил вас? В любом случае вы преуспели в создании нового себя. Но взвалили излишне много тревог и напряжения на себя… на ваши предыдущие «я». Что-то пошло не так — не знаю что. Возможно, никогда и не узнаю.

Арлен опять склонилась вперед и взяла его ладонь. Ладонь была холодной и мягкой, но слишком легкой. Ему казалось, она парит; она и впрямь поплыла бы, не добавь вся рука дополнительной тяжести.

— Вы играли с реальностью — ваша главная личность — слишком долго и опасно. Итак, вы заплатили цену и у вас больше нет кредитов. Ваша душа не желает особо считаться с действительностью. _В_ы_ не хотите иметь с ней дела.

— Может, то, что я вижу, вовсе не реальность, как мы обычно это называем, — сказал Кэрд. — Есть разные ее уровни. Я вижу на атомном уровне. Мой взор проникает сквозь реальность — я был рожден ее видеть — и постигает другой ее вид. Один из многих.

— Уж не _в_о_с_п_р_и_н_и_м_а_е_т_е_ ли вы нас и впрямь как пляску атомов? — чуть улыбнулась Арлен. — Это просто воображаемый образ, не так ли?

— Зачастую, так. Иногда я вижу… происходит какое-то смещение, будто мои глаза переключились в иное положение. Я вижу молекулярную сарабанду [старинный испанский эмоциональный народный танец], искрящуюся в электромагнитном поле. Это приводит в замешательство… Но вы же привыкли ко всему, видали и не такое.

— Думаю, вы говорите правду. Зачем бы вам лгать?

— Зачем?

Она наконец убрала руку и села.

— Возможно, вам импонирует, что вас охарактеризуют как перманентно умственно больного человека.

— Почему же?

— Вы не способны смотреть в лицо реальности. Или вот — я попытаюсь сформулировать это клише по-иному: вы не желаете иметь дело с человеческими существами. Скажите мне, когда вы выглядываете в окно и видите оленя, вы воспринимаете его как систему атомов?

— Нет, — медленно проговорил он.

— Было ли так, что глядя на себя в зеркало или на видеозаписях, вы воспринимали себя как пространственную связь атомов?

— Пока нет.

— Возможно, вы бессознательно чувствуете, что сами п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_е_т_е_ собой эту конфигурацию частиц, а вовсе не люди, которые в такой форме вам видятся. Но вы выворачиваете окончательные итоги этой психологии, потому что не можете по определенным причинам вынести такое. Вы проецируете. Вы видите свой отраженный образ в других. Но не эти другие, а вы — замкнутые атомы.

Он пожал плечами.

— Может быть.

— Подумайте об этом. Заодно о том, почему вы так хладнокровно относитесь к такому предположению. Многие пациенты сочли бы подобное огорчительным.

— В том моя натура, — сказал он. — По крайней мере — основное свойство этой личности — посмотреть на аргумент с двух сторон. Однако истина уникальна. Все эти разглагольствования о многих правдах — чушь. Истины не размножаются клонами.

— Ох! — вздохнула Арлен, выпрямляясь. — Что вы имеете в виду?

— О чем вы?

— Что истины не размножаются клонами.

— По правде говоря — не знаю, — ответил он. — Просто выскочило. Но то, что я сказал, непременно правда. — Он засмеялся. — Если только то, что я сказал, был клон истины, и я ошибаюсь.

— Но это глупо, согласны? — сказала Арлен.

— Глупо?

Он чувствовал себя весьма неспокойно. Он понимал, что уж коли пациент признает свое замечание глупым, он слишком близок к чему-то, чего желает избежать. По крайней мере так сказала ему Брашино и аналогичный комментарий он вычитал к одной из лент по психологии — из тех, что транслировались к нему в комнату из библиотеки.

— Если это имеет некий смысл, у меня нет ни малейшего представления какой, — сказал он.

Арлен решительно переменила тему разговора. А может, обе темы каким-то образом связаны. Арлен видит соединяющую нить, а он — нет. Она сплела ладони, прижала руки к груди. Арлен выглядела так, словно поймала правду или намек на нее — редкую птицу, которую хотелось согреть на внушительных персях.

— Как вам известно, я изучала ленты, выполненные доктором Арезенти, которая пользовала вас в Манхэттене. Кроме того…

— Она действительно сделала несколько лент. Сомневаюсь, что вам передали все. Правительство…

— Пожалуйста, не перебивайте, — попросила Арлен. — Я знакома также с лентами, снятыми, когда психиатр наблюдал вас, начиная с трех лет и кончая шестью. Вы были очень робким и тихим ребенком, почти патологически стеснительным, если верить этим лентам, настолько, что я сама считаю оценку излишне строгой. Затем внезапно, почти за ночь, вы превратились в исключительно общительного, активного и отзывчивого ребенка. Вам было около пяти…

— Вы давали мне посмотреть эти ленты. Они не пробудили никаких воспоминаний. Будто я наблюдал незнакомца.

— Нет, они что-то расшевелили, — заметила Брашино. — Детекторы показали. Но вы скрыли свою реакцию. Как бы то ни было ваш детский психиатр был не на шутку озадачен переменами в вас. Другой психиатр провела дополнительное исследование, когда вам было двадцать два, сразу же после гибели ваших родителей. Она оценила вашу храбрость и настойчивость выше среднего уровня. Психиатр, обследовавший вас при поступлении в академию органиков, согласился с такой оценкой.

Арлен перевела взгляд с экрана на его лицо и продолжала:

— Никакой заметной реакции, — констатировала она. — Но я убеждена, что вы прячете ее глубоко в себе. — Она взглянула на цифровой дисплей на стене позади него. — Мы превысили на пять минут время нашего сеанса.

Оба поднялись. Он сказал:

— Какое упорство требуется для работы с пациентом, у которого не было детства. И еще больше стойкости, если ему нечего вспомнить о своем совершеннолетии. И ведь он отнюдь не страдает подлинной амнезией.

— У меня не было более упорного пациента, — призналась Арлен. — Я благодарна вам. Что касается меня, утверждаю, что нет скучных случаев. Хотя бывают и утомительные, но в большинстве не выпадают из обычного ряда. Вы уникум. Я не уверена…

— К чему колебания, Арлен? — спросил он.