Ночи становились все холоднее. Алси мерзла и, не обращая внимания на завесу дыма, подвинулась ближе к костру, постоянно отводя от лица падающие на глаза непокорные кудри. Думитру тоже сидел у костра, и они впервые за долгие дни остались наедине, окутанные облаком дыма. Казалось, Думитру тепло совсем ненужно. Выражение лица его было отстраненным, он даже не замечал дыма, который заставил сербов, закашлявшись, отступить.

– Ты жалеешь, что отказался? – спросила Алси.

Думитру уже рассказал ей о предложении повстанцев, и она задавалась вопросом, жалеет ли он, что отверг его.

Он поднял на нее глаза и заморгал, словно приходя в себя.

– Нет. Согласись я на это, моя смерть была бы неминуемой и мучительной. Если бы я разъезжал по стране и призывал к восстанию, Обренович быстро бы поймал меня.

– А что он станет делать теперь? – не отступалась Алси. – Ведь ты ни к чему не призываешь.

– Он постарается найти способ превратить меня в свою марионетку, – криво улыбнулся Думитру. – Не волнуйся, я не отступлюсь. Мы как-нибудь выпутаемся.

Алси долго молча смотрела на огонь и дрожала не только от холода. Как несправедливо, не в первый раз подумала она, и неправильно. Это были детские глупые протесты – уж кто-кто, а она давно узнала, как несправедлив мир, но все-таки не могла удержаться от этих мыслей.

– Надо было мне уехать из Северинора другой дорогой, – сказала Алси.

Думитру, подняв голову, посмотрел ей в лицо, и у нее вдруг перехватило дыхание, по телу разлилась жаркая знакомая волна желания. Скулы Думитру оттеняла короткая черная борода, отчего голубые глаза казались ярче. Щеки ввалились, придавая еще большее сходство с волком.

– А надо ли было уезжать?

– Да. Как только ты захотел получить контроль над моими личными деньгами, я не могла остаться, – с безжалостной прямотой сказала Алси. – Почему ты погнался за мной через Дунай?

– Потому что я хотел тебя. Потому что я люблю тебя, – не моргнув, ответил он.

Алси огорченно засопела.

– Но ты же знал, что для человека благородного происхождения это опасно, а для тебя с твоей внешностью опасно вдвойне.

– Ты хочешь сказать, что в этом уголке мира редко встретишь седовласого мужчину тридцати одного года от роду, разъезжающего во французском костюме на хорошей лошади? – беспечно спросил Думитру.

– Тридцать один? – изумилась Алси. – Тебе тридцать один год?

– Тридцать два, – поправил он, снова уставясь на огонь. – Первое октября давно миновало, а погода уже больше похожа на ноябрьскую.

– Я думала, ты…

Старше? Моложе? Алси сама не знала, что думала по этому поводу. Временами она считала Думитру моложе себя, а порой он казался ей старше окружавших Северинор гор.

– Знаю, – ответил он, глядя на потрескивающее пламя.

Почему она раньше никогда не замечала, как при улыбке изгибается левый уголок его губ?

У нее перехватило дыхание. Ей хотелось что-то сказать, сделать, чтобы все исправить. Но к чему извинения? Это лишь пустые слова. Алси сомневалась, что Думитру придает им какое-то значение. Она горько сожалела о ситуации, в которой оба теперь оказались, но не раскаивалась в решении, которое к ней привело. Думитру не извинился за свой постыдный поступок, и она должна помнить об этом. К этому мужчине очень легко привязаться, но ему слишком опасно доверять. И Алси погрузилась в молчание до тех пор, пока оба не заснули. Их разделяли расстояние вытянутой руки и весь мир.

Первые четыре дня они ехали по пустым пастбищам и лесам, только однажды убогая деревенька нарушила монотонность диких земель. Заброшенная, необитаемая земля наводила на Алси тоску и опустошала душу своим видом. Алси привыкла к суматохе городской жизни, к шуму и копоти заводов и фабрик, цокоту копыт по булыжным мостовым, скрипу колес, гомону сотен голосов. Время, проведенное в Севериноре, казалось ей далекой от реальности грезой, но и там ее окружало четыре сотни людей. Путешествие из Оршовы во владения будущего мужа было полно тревог, не позволявших отвлекаться на пейзаж, а побег из Северинора наполнен страхом. Теперь изоляция, пустынность, безлюдье, слабые напоминания об одряхлевшей цивилизации угнетающе действовали на Алси.

Накануне приезда в Белград у Алси началось ежемесячное женское недомогание. Она заметила это с облегчением и вместе с тем с унынием. Ей бы радоваться тому, что все упростилось, но ее охватили противоречивые эмоции. Думитру хотел украсть ее деньги – и пока в этом преуспел, насколько она знала. Он намеревался сделать ее беспомощной, зависимой и бессильной. Каковы бы ни были их отношения, что бы она ни испытывала, факт бессовестного обмана напоминал, что ее целью было и остается освобождение от оков этого заключенного обманом брака.

Но Алси мучил страх, от которого она никакими силами не могла отделаться. Что случится, когда они окажутся в Белграде? С ежемесячным кровотечением Алси потеряла единственную надежду на продолжение Думитру, свою единственную возможность сохранить его часть. «Я должна освободиться от него. Я не могу остаться с ним. Но я не в силах потерять его навсегда, не из-за него, из-за себя самой». Эти мысли не отпускали ее.

Все-таки Алси принадлежала Англии. Теперь она это поняла. Добившись аннуляции брака, она тихо заживет старой девой в Лидсе, а может быть, выйдет замуж, чтобы обеспечить преемственность и процветание дела отца. Она определенно сможет договориться с Эзикьелом Макгрегором. Эзикьел мог в порыве заблуждения и фантазии представить ее в роли ангела-хранителя домашнего очага, но он разумный человек и не отвернется от возможности прийти к совершенно иному соглашению с женщиной, к которой давно питал нежность и которая унаследует одно из крупнейших состояний Англии. Он, конечно, не аристократ, но она уже устала от мужчин голубых кровей. Она хочет только одного – чтобы муж не вмешивался в ее жизнь, сказала себе Алси.

Но в глубине души она твердо знала, что если выйдет замуж за другого, то совершит адюльтер, независимо от того, сколько аннуляций брака она получит и от какой церкви. Будь она православной, как сейчас, англиканкой или пресвитерианкой, как родители в ее детские годы, Алси знала одно: она вышла замуж за Думитру Константинеску фон Северинора и перед Богом останется его женой, пока смерть не разлучит их.

На следующее утро у Алси ныл низ живота, резкая боль пульсировала в затылке. Они выехали из леса, и впереди показался город.

По сторонам дороги раскинулись лоскутные одеяла полей, все чаще и чаще попадались деревни. Алси заметила признаки некоторого процветания: здания больше походили на дома, чем на лачуги, появлялись маленькие аккуратные садики, мастерские и таверны. Редкие особняки стояли поодаль от соседей.

Вскоре отряд оказался в самом Белграде с его мощеными улицами, магазинами, красными черепичными крышами, фасадами, в которых чувствовалось влияние палладианского стиля. Впереди поднимались высокие каменные стены древней крепости. Алси нервно смотрела на суровое сооружение, у нее сжалось сердце.