После нескольких песен объявили, что кабан готов. Тут же появился нарезанный толстыми ломтями ячменный хлеб. Вожак гайдуков угостил Думитру лучшей порцией мяса, приговаривая, что благодарен источнику их неожиданной удачи. Пропустив мимо ушей шутку, Думитру принялся есть, поскольку ничего другого ему не оставалось.

Внезапные раскаты добродушного смеха заставили его оторваться от еды. Подняв глаза, он увидел, как девушки тащат Алси в круг. Она слабо протестовала, но тут началась музыка, и девушки, взяв ее за руки, начали танцевать. Алси пришлось подстраиваться под их шаг. Нахмурясь, она следила, как девушки перебирают ногами и подпрыгивают. Сначала она всякий раз ошибалась и отставала, когда они меняли направление, но вскоре, кажется, ухватила затейливый рисунок танца.

Она застенчиво подняла глаза, когда мужчины одобрительно рассмеялись. Но робкая улыбка мгновенно исчезла бы с ее лица, если бы Алси понимала смысл комментариев, которые они отпускали, глядя на пленницу. Встретившись взглядом с Думитру, Алси тут же споткнулась, но моментально выровняла шаг. Ее улыбка стала ослепительной, взгляд отстраненным, ноги уверенно повторяли движения, мелькая между юбками. «Ох, Алси!» – подумал Думитру со смесью усталости и отчаяния. У него болело сердце, но он не мог понять причины этой боли. Молодые женщины снова и снова тащили ее в круг. Алси танцевала, но ее лицо бледнело, а шаг с каждой песней становился все медленнее. Наконец она споткнулась и едва не упала, после этого ее оставили в покое. Танец продолжался, поэтому скамейка пустовала. Алси прилегла на ней и бессмысленно смотрела на огонь. Она уснула раньше, чем кончилось пение, и Думитру ей позавидовал.

Наконец праздник закончился, добычу унесли, Думитру развязали руки и увели. Ступая босыми ногами по холодной земле, он прошел в сарай. Глухо стукнула задвижка.

Нет выхода, подумал в изнеможении Думитру, не слишком понимая, что именно имел в виду.

Алси проснулась от ощущения, что ее несут. «Думитру?» – промелькнуло в ее затуманенном сознании. Но как только эта мысль пришла ей в голову, она почувствовала, что прижимается к пышной женской груди, и уловила запах чеснока. Алси сообразила: ее по-матерински держит главная здесь женщина, жена местного владыки.

У Алси не было сил протестовать против такого обращения, она позволила уложить себя на кровать и не сопротивлялась, когда две девушки стащили с нее башмаки. Через мгновение ее уложили под одеяла, к трем крепким крестьянским девушкам, с которыми ей пришлось делить постель. Прежде чем Алси скользнула в сон, отчаянная мысль пронзила оцепеневшее сознание. «Что с нами теперь будет?»

Думитру дремал, покачиваясь в седле. После тяжелой ночи сон сморил его, обещая избавление от пульсирующей боли в руках, которые снова были связаны у него за спиной. Небольшая лошадка, на которой он ехал, не отличалась мягким и грациозным шагом Бея, но не спотыкалась. Мысль о потере Бея причиняла Думитру больше страданий, чем верховая езда в неудобном положении на плохонькой лошаденке.

Алси однажды взглянула на него, будто собираясь заговорить, но Думитру отвернулся. Он сказал, что любит ее, и, что самое поразительное, это была правда. Но это ничего не меняло. Алси по-прежнему стремится любой ценой отделаться от него, а он решительно настроен спасти и ее, и себя и вдвоем целыми и невредимыми вернуться в Северинор.

Пленников сопровождали трое повстанцев и шестеро гайдуков, все верхом, в приподнятом настроении от предвкушения награды. Джентльмены ехали молча, бандиты громогласно похвалялись удалыми выходками и успехами на любовном фронте, хохотали, сыпали проклятиями и поздравляли друг друга с успехом, словно поймали не какого-то румынского аристократа, а самого султана. Думитру не обращал на них внимания, радуясь тому, что Алсиона не понимает, что они говорят. Они ехали, останавливались, снова ехали, и Думитру старался не думать, что будет дальше, не считать, сколько миль они проехали, и сколько еще осталось. Несмотря на решимость не поддаваться отчаянию, он опасался, что следующая остановка будет последней.

Отряд остановился на ночлег у ручья. Думитру развязали руки и впервые за весь день позволили поесть и напиться. Один из бандитов при этом держал его под прицелом.

Алсионе вообще рук не связывали. Должно быть, бандиты поняли, какая из нее наездница и что она не пустится в галоп, даже если ее лошадь и способна на это. По сравнению с великолепной Изюминкой костлявая лошаденка выглядела просто смехотворно, хоть на ней и красовалось промокшее дамское седло.

Алси села на противоположной стороне костра от Думитру, так далеко, как ей позволили. Кончики волос вились вокруг ее лица, подрагивая, когда она наклонялась за едой или, вскинув голову, пристально смотрела на огонь. Всякий раз, когда Думитру смотрел на нее, его пронзала боль. Он не знал, в чем ее причина гнев, вожделение, потеря или нечто куда более сложное.

Поужинав, гайдуки бросили на землю два соломенных тюфяка для пленников Импровизированные постели находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Думитру задавался вопросом, если это шутка с их стороны, то над кем? Над ним или над его предполагаемой жертвой? Он растянулся на тюфяке без всяких комментариев, Алси же смотрела на свое ложе в бессильном разочаровании. Вожак гайдуков что-то сказал, его товарищи грубо захохотали, и один из них перевел на немецкий:

– Фрейлейн, если вы думаете, что спать в одиночестве холодно.

– Нет, – отрезала Алси.

К ее чести, она не изменилась в лице и, когда бандиты захохотали еще громче, даже не взглянула на них Она легла неестественно прямо и закуталась в одеяло. Неестественность позы объяснялась тем, что на Алси снова затянутее нелепый корсет, поскольку, как и Думитру, она снова была в собственной одежде.

Это та самая амазонка, в которой Алси приехала в Северинор, вздрогнув, сообразил Думитру, глядя ей в спину. Теперь платье едва можно было узнать. Модный шлейф грубо отрезан на уровне лодыжек, шелк весь в пятнах грязи и кажется скорее коричневым, чем серым, оторванный золотой галун жалко свисает с корсажа, под мышкой прореха, видно, Алси пыталась подтянуть вверх низко пришитые рукава. Сейчас перед Думитру была жалкая тень той безупречной женщины, которую он знал, хотя при первой встрече она и показалась ему испуганной и усталой. В тот день он не понял, как далось ей шестидневное путешествие из Оршовы, не думал о том, как тяжела оказалась поездка в Северинор для девушки с ее привычками и воспитанием, не сообразил, какой ужас кроется под маской надменности и презрения. Вопреки своему отношению к Алси и ее поступку Думитру сейчас впервые почувствовал приступ жалости.

– Тебе не нужно страдать всю ночь из-за соблюдения приличии, – помимо своей воли тихо сказал он по-английски, чтобы их не подслушали.

– Что? – Алси машинально (во всяком случае, так показалось Думитру) повернулась к нему и тут же, помрачнев, отвела глаза.

– Я затяну тебе утром эту штуковину, если ты хочешь ночью спокойно отдохнуть.

– Нет, – мгновенно последовал ответ. В нем не было отчуждения и презрения, только непреклонность.