Шаронов вышел из редакции на улицу, присел на лавочку в скверике напротив и погрузился в раздумья. Все вокруг – запруженные машинами улицы, люди, беззаботно шагавшие мимо по своим делам, яркие пятна реклам – все необыкновенно раздражало его сейчас. Несовершенство мира всегда оскорбляло Шаронова, но сегодня он чувствовал это во сто крат сильнее. Сегодня мир был не просто несовершенен – сегодня он был откровенно враждебен. И помочь Шаронову никто не мог – в этой борьбе у него не было союзников. Один раз ему показалось, что таким союзником может стать Серега Трошин по прозвищу Веселый, но и тут он ошибся. Единственное, что двигало этим союзничком, – это алчность.

Алчность, повсеместная ненасытная алчность – вот где таится близкий конец света. Алчность уже погубила футбол. Она так же погубит все остальное. Только идиоты не понимают, что конец близок и меры надо принимать отчаянные, чтобы спасти хотя бы что-то. Он, Шаронов, понимал ограниченность своих возможностей, поэтому взялся спасать то, что было особенно ему близко, – футбол. Он надеялся, что после его суровых акций футбольное сообщество, а возможно, и весь народ содрогнется, схватится за голову и поймет наконец, что дальше так жить нельзя.

Сделать он успел не слишком много и ожидаемой реакции не увидел. Вместо того чтобы ополчиться на тех, кто превратил великую игру в источник наживы и рассадник хамства, общество бросилось искать так называемого убийцу – его, судью, который взял на себя смелость навести хоть какой-то порядок!

Шаронов был невысокого мнения о милиции и не верил, что его сумеют скоро вычислить, но его крайне смутил нелепый эпизод, случившийся накануне. Удачливый наглец Вишняков, тот, с кого и началась, по сути дела, борьба, вдруг бросает свои дела и начинает следить за Шароновым. Почему? Объяснения его выглядели совершенно неубедительно. И этот звонок на мобильник Вишнякова! У Шаронова до сих пор звучал в ушах твердый незнакомый голос: «Оперуполномоченный Баранов слушает!» Но какая могла быть связь между опером и заезжим гастролером от футбола? А ведь связь, несомненно, была! Имела ли она какое-то отношение к личности Шаронова? Теперь некому ответить на этот вопрос. Вишнякова он проворонил, и, как бы ни сложилась дальше ситуация, Вишняков в любом случае становится для него крайне опасным. Благополучным может считаться только один исход – смерть Вишнякова от полученных травм. Но люди иногда выживают даже после самых страшных аварий. Следовательно, полагаться на судьбу нельзя, и от Вишнякова нужно избавляться, пока он беспомощен. Это единственный выход.

Выяснить, где он, пробраться в больницу и решить этот вопрос – вот что он должен сделать безотлагательно. Тут уж приходится рисковать. Но с каждым часом риск будет лишь возрастать. Маскировка и решительность сведут риск до минимума.

В сообщении на компьютере Лучинского не указывалась фамилия Вишнякова, но те, кто его принимал, наверняка видели его документы. Значит, в больнице он зафиксирован под своим именем. По имени и нужно искать. Вряд ли вчера Вишняков отделался царапинами. Наверняка он в тяжелом состоянии и еще не успел никому ничего сообщить, а если и сообщил, то его слова могли принять за бред раненого. Во всяком случае не должно быть ничего странного в том, что кто-то поинтересуется его здоровьем.

Шаронов с неудовольствием вдруг вспомнил, что понятия не имеет, есть ли у Вишнякова в Москве родственники. Он знал, что парень родом из провинции, и это было все, что Шаронов о нем знал. Кроме, разумеется, того, что Вишняков ленивый и наглый тип, благодаря счастливому стечению обстоятельств примазавшийся к футболу.

Впрочем, вряд ли подробная информация о Вишнякове имеет такое уж широкое хождение. И вообще человек, интересующийся здоровьем родственника, – фигура совершенно заурядная, не вызывающая подозрений. Стоит ли ломать над этим голову?

Шаронов решил воспользоваться советом Лучинского и позвонил в дежурную часть, но не МВД, а «Скорой помощи». Когда он назвал фамилию пострадавшего, ему безо всяких проволочек назвали адрес больницы, куда поместили Вишнякова.

Воодушевленный таким успехом, Шаронов тут же созвонился с больницей. Ведь если Вишняков погиб, то навещать его не было никакого смысла. Да и вообще, по характеру ответа Шаронов надеялся составить впечатление о том, что может ожидать его на месте, чтобы соответственно подготовиться.

В больнице ответили не сразу. Вначале дотошно выясняли, кто звонит (Шаронов скупо сообщил, что звонит родственник), потом отказались давать какие-либо сведения, сославшись на неведение, потом долго звали к телефону лечащего врача. Но когда врач взял наконец трубку, то он Шаронова сильно удивил.

– Вы по поводу Вишнякова, не так ли? – деловито спросил он. – Родственник, да? А вас случайно не Леонидом Ивановичем зовут?

– Собственно, да… Так меня и зовут, – несколько растерялся Шаронов.

– Значит, тогда так, – прежним деловым тоном продолжил врач. – Вишнякова мы уже выписали. Ничего серьезного у него нет, а от дальнейшей госпитализации он наотрез отказался. А вам он просил передать… Вы точно Леонид Иванович? Ну, хорошо, в общем, Вишняков просил передать, что он поехал прямо к вам домой. Так что если желаете поскорее его увидеть, отправляйтесь домой. Он тоже только недавно уехал.

Врачу было некогда, и на этом он закончил разговор. А Шаронов еще долго растерянно смотрел на телефонную трубку в своей руке и никак не мог собраться с мыслями.

Что все это могло значить, черт возьми?! Выходит, ничего страшного с Вишняковым не случилось – он отлежался ночь в больнице, благополучно выписался и отправился в гости к Шаронову? Но откуда ему известен адрес?

– Адрес он мог узнать через справочную, – пробормотал себе под нос Шаронов. – Но зачем?! Он будет меня ждать! Тут что-то не то. Думай, Шаронов, хорошенько думай!

Но чем больше думал Шаронов, тем подозрительнее казалось то, что сообщили ему в больнице. Даже если принять на веру чудесное исцеление, все равно в этой информации содержалось что-то невыразимо абсурдное, что-то настораживающее. Вишнякову накануне звонил опер, дорожным происшествием наверняка занималась милиция. А что, если… А что, если это ловушка? Вишняков все им рассказал, и они подбросили ему наживку? Это очень похоже на правду. Но что же тогда делать?

И тут Шаронова будто ошпарило. Он вспомнил о том, что лежит у него дома. Пистолет, из которого он застрелил Веселого. Несколько миллиграммов синильной кислоты. Набор красных карточек, которые он любовно заготавливал впрок для будущих акций. Запас пороха. Еще кое-что по мелочи. А главное, база данных, которую он составлял на каждого причастного к футболу человека, в которой отмечал грехи каждого и выставлял каждому штрафные баллы. И намечены меры, которые он планировал принять по отношению к этим людям.

Шаронов не был трусом, но сейчас он едва не потерял сознание от навалившегося на него ужаса. Он весь словно превратился в кусок льда. Ничего живого в нем не осталось. Если бы кто-то сейчас сильно ударил по нему, то он просто рассыпался бы в ледяную пыль и перестал существовать.