перспектива, если у одной нулевой опыт в таких делах, а другой настолько сложный и невыносимый, что порой хочется его стукнуть?

Наверное, не стоит и загадывать. Идёт как идёт, а там видно будет.

* * *

Видно. Невооруженным, блин, глазом видно: в присутствии Вити мой здравый смысл уходит на долгосрочный перерыв, не оставив записки. Не знаю, как это работает, но из головы начисто вылетает буквально всё, в том числе и логика, стоит нам оказаться рядом.

Надеюсь, это лечится. А если нет, то в целом нестрашно. Нет, страшно, конечно, но приятно. Но делать с этим что-то точно нужно. Или нет…

Ну! А я о чём! Мысли скачут резиновыми попрыгунчиками и всё это ― реакция лишь на то, что он меня приобнял. Перед всем классом на спортивном поле, куда нас сослали, так как бассейн накрылся из-за санитарной обработки. Давать слишком много свободы старшеклассникам было бы чревато разносом школы, а потому преподы решили отправить всех спускать пар в максимально безопасное место. Всё равно форма практически всегда под рукой, лежит в личных шкафчиках.

Но некоторые, воспользовавшись возможностью, отмазались её отсутствием. Мол, забрали домой постирать, так что извиняйте. По большей части, конечно, девчонки срулили и теперь сидят на скамейках, включив музыку, щебеча и наблюдая за играющими в футбол парнями. Уж последним только дай волю мячик попинать, никогда не откажутся.

Я от футбола далека, но раз уж пошло такое дело ― филонить не стала. Хотя, признаться честно, занимаюсь спустя рукава. Разминку кое-как сделала и пошла с Кариной к кольцам, но баскетбол не заладился. Невозможно сконцентрироваться, когда чужие ладони, как бы случайно, но на деле совсем неслучайно, то и дело заползают тебе под маечку, а в затылок горячо дышат.

Кажется, я правда открыла врата ада, потому что Сорокин отключил все режимы, что отвечали у него за "сдержанность", возвращая ту обезоруживающую наглость, что люто раздражала меня в первые дни нашего знакомства: когда он без стеснения красовался в неглиже, ошивался в женском туалете и отпускал скабрезные шуточки, не заморачиваясь свидетелями.

Тогда всё это раздражало, а теперь… А теперь на самое невинное его: "так бы тебя и съел, здесь и сейчас" ― мой язык заплетается, из рук всё сыпется, а тело наливается ватой. Скворцова тихо ржёт над нами, а о чём думают другие даже знать не хочу. Плевать.

Зато теперь точно никто больше не скажет, что это я "вешаюсь" на него. Понедельник и вторник я как раз первой к нему почти не подхожу, а вот Витя… А вот Витя усаживает меня к себе на колени, ловит в коридорах и, влетая в кабинет посреди лекции, каждый раз мимоходом целует, проскакивая на заднюю парту.

А сейчас вот обнимает. Так долго и так недвусмысленно, что получает предупредительный свисток и замечание от физрука.

– Потом помилуетесь! Сорокин, кто нападающий? Почему с места ушёл?

– Да я вроде на месте, ― ещё крепче прижимая меня, усмехается тот.

– Сорокин! Никуда не денется твоя ненаглядная! Марш на позицию!

– Да иду я, иду, ― сердито бурчат, оставляя контрольный поцелуй на моём виске и неохотно отпуская. А у меня бегущей строчкой только и проносится в сознании: ненаглядная, ненаглядная, ненаглядная…

С этим же словом, что подобно назойливому мотивчику попсовой песенки приклеилось к мозгу, ухожу после отмашки в раздевалку, а оттуда в душ. Так глупо, но подобной эйфории я давно не испытывала: улыбаюсь как полоумная под струями стекающей воды и ничего с этим сделать не могу.

– Ты там уснула? ― призывно стучит по матовой кабинке Карина, выводя из прострации.

Не уснула, но подвисла.

– Выхожу.

– Я пока за кофе тогда сгонцаю. Тебе взять?

Если вы никогда не видели кофеманского торчка ― вот вам Скворцова. Она пьёт его всегда, везде и в таких количествах, что когда-нибудь схлопочет кофеиновую передозировку.

– Да.

Уходит, давая мне ещё немного возможности побыть наедине с собой, после чего я, наконец, вылезаю, заворачиваясь в полотенце. Последняя пара, никуда не опоздаешь, так что можно не торопиться. Ещё и в раздевалке благодатная тишина ― редкое явление, но неудивительное, так как большая часть и не занималась. А кто занимался, тот давно уже убежал.

Как раз достаю из шкафчика вешалку с формой, собираясь переодеться, когда дверь не просто открывается, а с пинка распахивается, впечатавшись ручкой в стену. В раздевалку заходят трое: Марков и его послушные мальчики на побегушках, Пташук и Горкович.

– Ля, я ж сказал, что она одна. Видел, как её подружка ускакала, ― гадко ухмыляется Лёша.

– Пошли вон, ― по позвоночнику пробегает липкий холодок, но голос стараюсь сохранять жёстким. Чтобы не думали, что могут меня испугать.

– Командовать будешь своей бродяжкой, ― словно выковыривая языком из зубов остатки еды, огрызаются в ответ. ― Дэнчик, дверь прикрой. Нам с Саламандрой надо серьёзно поговорить. Правда, блондиночка?

– Ты обкуренный или пьяный? Проваливайте!

Не обкуренный и не пьяный. Сам только после душа, волосы видно, что ещё мокрые. И в вполне трезвом рассудке. Насколько это возможно, когда речь заходит об умственных способностях Маркова.

– А иначе, что? Будешь звать на помощь? Кусаться? Брыкаться? ― медленно и угрожающее подходят ко мне, заставляя вжаться в металлическую дверцу и покрепче стиснуть повязанное на груди полотенце. ― А, может, договоримся? Я тут просто чё подумал: несправедливо как-то выходит. Дэнчику ты, значит, даёшь, этой свой дворовой шавке тоже, а я чем хуже? Я ведь не забыл, как ты бортанула меня. Не угодил, видите ли, крале, ― ехидно кривясь, подцепляют край махровой ткани и с силой дергают его. Если бы заблаговременно не вцепилась в неё, уже стояла бы голая.

– Марков, пошёл к чёрту.

– Слыхали? Не, ну обидно же! Ты расскажи, девица-красавица, чем я тебе не мил? Неужели я хуже этого твоего… Да я даже не знаю, как его назвать. Тебе самой-то не противно об него тереться? Вшами не заразишься?

– Если от кого чем и можно заразиться, так это от тебя. Давно проверялся? А то вдруг твои многочисленные интрижки не прошли мимо.

– Ша, ― Лёша раздражённо хватает меня за горло. ― Поменьше болтай, а то я ведь знаю, куда пристроить твой грязный ротик. Ты ведь только прикидываешься невинной овечкой, но я-то знаю, что ты умеешь. Все знают. Дэн в таких красках всё рассказывал, что, признаюсь, у меня тогда встал.

Я бы ответила, что большая часть из того, что Спиридонов в своё время всем растрепал ― чистейшее вранье и больные фантазии, но не стану. Да и пальцы настолько