Утро подкралось незаметно. Утро, которое должно было развести их снова. Просто Марку нужно было закончить последнее дело. Он бы с удовольствием взял пташку с собой, но, во-первых, он должен сделать это сам, а во-вторых, перелет сейчас она не перенесет.

Алиса выслушала его внимательно, ни единым словом не возразив, ни единым жестом.

– Я думала, ты до сих пор злишься, – произнесла тихо в ответ на его объяснения. А он ждал шквала вопросов, куда и зачем он едет и что за дело такое неотложное. Важнее ее. А она всего лишь переживала, что он злится.

– Злюсь, – кивнул он.

– Почему?

Он растерялся на мгновение, изогнув в изумлении бровь. Она издевается, что ли?

– А ты не понимаешь?

– С трудом. Но я… если все, как я думаю… это не может быть правдой…

Знать бы еще, что она уже себе напридумывала. Но он не стал спрашивать – себе дороже. Просто сел рядом, взял ее руку в свою, поцеловал нежно в ладонь и улыбнулся.

– Я злюсь, потому что едва не потерял все. Потому что ты – мое все. Понимаешь? Потому что я люблю тебя так, что дышать больно. Потому что успел представить себе, что тебя нет. А я не выживу без тебя… без вас, понимаешь?

– Я тоже… не выживу, – выдохнула, не отводя взгляда. – И я очень хочу, чтобы ты вернулся в мою жизнь, ко мне.

– Я и вернулся, – ответил с улыбкой.

А потом он уехал.

Он наконец нашел пластического хирурга, согласившегося поправить его лицо без общего наркоза. Марк с трудом представлял себе, как это будет. Но отступать было некуда. Да и хватит уже, набегался.

Сидней встретил его проливным дождем и гудением паромов. А потом началось: анализы, пробы, изучение его медкарт. И так по кругу. Доктор Мартин готовился со всей тщательностью. И через две недели была назначена первая операция.

Марк не говорил ничего Алисе, ссылаясь на проблемы в бизнесе. Не хотел ее волновать. А вдруг все сорвется или что-то пойдет не так? Ей нельзя было нервничать. Но перед операцией она вдруг позвонила.

– Как ты мог?! – накинулась пташка, едва Марк ответил. – Ты говорил, что любишь. Что теперь мы все будем делать вместе. Что теперь мы семья. А сам обманул! А я дура… А если бы ты… А я… Я же волнуюсь… Я же люблю…

Он ничего не понимал из ее бессвязной речи, но она его пугала, как и ее редкие всхлипы.

– Катя сказала, что ничего страшного. Но у тебя ведь непереносимость наркоза. Как же ты…

И тут он сообразил, что Алиса узнала об операции.

– Ох, мартышка, прибью, когда вернусь, – процедил сердито.

– Катя совершенно ни при чем, – возразила Алиса. – Она мне ничего не говорила. Да и не важно, кто рассказал. Важно, что этого не сделал ты. Почему?

Он молчал. Она ждала ответа, он слышал ее дыхание, но молчал. Потому что совершенно не знал, что говорить.

– Все будет хорошо, пташка моя, – улыбнулся.

– Обещаешь?

– Конечно, родная.

– А это… это очень опасно?

Риск был: у Марка в любой момент могло остановиться сердце даже от маленькой дозы анестезии. И хоть Мартин все сто раз перепроверил – риск оставался.

– Не опаснее, чем поцелуй на морозе.

Она рассмеялась. Коротко, словно боялась этого своего смеха.

– Марк, я хочу быть рядом.

Он бы тоже хотел, но их разделял океан.

– Боюсь, это невозможно. Операция через двадцать минут. Ты никак…

– А телефон? – перебила пташка. – Возьми с собой телефон. Я буду с тобой разговаривать.

Пришлось и ему разговаривать. Доктор Мартин оказался не против. А Марк рассказал Алисе о Сиднее: о мостах и паромах. И о том, что хотел бы покататься с ней на пароме и побродить по сонным улочкам города. И он обязательно это сделает – покажет ей с виду неприветливый город, но потом, когда родятся дети. А когда Марк не смог разговаривать – болтала Алиса. Обо всем: о Кате, разрисовавшей ей всю палату, о влюбленных Регине и Анне и о Крисе, который уже завалил ее фруктами и витаминами, что она стала их раздавать по всем палатам и что она сильно скучает и больше не может находиться в этой больнице. И когда у Марка все-таки остановилось сердце, ее голос вытянул его из вязкого тумана…

А теперь он спускается по трапу, подставляя себя пронзающему ветру, и не верит, что все закончилось и он наконец сможет обнять свою пташку. У выхода из терминала его ждет такси. Он так и не сел за руль. Его никто не встречает, потому что он должен приехать только через неделю, аккурат за день до выписки Алисы. А у него получилось вырваться раньше, потому что уже с ума сходил – так хотелось домой, к жене. В салоне играет радио, вещая, что время давно перекатилось за полночь, а город вокруг бурлит ночной жизнью. А Марк мечтает, как приедет домой, отоспится, а утром сделает сюрприз. Он даже успел представить, как обрадуется пташка, как повиснет у него на шее, расцеловывая его лицо. Ему бы очень этого хотелось. И он с большим трудом удерживается от порыва рвануть к Алисе прямо сейчас.

Через полчаса на редкость молчаливый таксист высаживает Марка у подъезда, где он купил квартиру после переезда из поместья. В тихом спальном районе, большую и просторную. Сюда он привезет Алису через неделю. А потом обязательно построит дом, где не будет призраков прошлого. Их дом.

Выбравшись из машины, входит в теплый после мартовского ветра холл. Кивком приветствует консьержа и, не дожидаясь лифта, поднимается на третий этаж. Мартин сказал: Марку нужно как можно больше ходить, чтобы разрабатывать мышцы ноги, и заниматься по особой методике, рекомендованной его другом-ортопедом. Марк и занимался все два месяца, пока отлеживался в Сиднее. И не собирался прекращать ставшие уже нормой упражнения.

Привычным движением открывает входную дверь и замирает на пороге. Что-то не так в его квартире. Осторожно закрывает дверь, готовясь к худшему. Нащупывает в кармане телефон. Кто мог проникнуть в его квартиру ночью, мимо консьержа? Воры? Он делает шаг по коридору. Принюхивается на ходу и непроизвольно улыбается, ощущая, как откатывается тревога. В коридоре пахнет ветром и серебром, а еще клубникой. Пахнет его пташкой. Сбросив с себя куртку и ботинки, тихо проходит к гостиной, где на диване, укрывшись пледом, спит его счастье.

Приседает на корточки рядом. Двумя пальцами убирает упавшую на щеку белокурую прядку, любуясь ее прекрасным личиком. А пташка вдруг распахивает глаза. Смотрит, не веря.

– Марк?

– Привет, – хрипло здоровается он.

– Ты приехал? Ты приехал, – сама же и отвечает и тут же обвивает его шею руками и прижимается так крепко, что Марку становится нечем дышать от нахлынувшего снежным комом желания.

– Нет, пташка, я прилетел, – шепчет, целуя ее шею, – на самолете.

– А я из больницы сбежала, – признается она куда-то ему в плечо. Ее дыхание обжигает даже сквозь рубашку. И мурашки ползут по телу. И жарко становится невыносимо.