На этот раз уже вся колонна с отцом Климентом во главе обошла дом. Но результат оказался тот же.

– Бесовское наваждение! – произнес батюшка и трижды осенил себя крестным знамением. После чего воинственно воскликнул: – Да разверзнутся врата геенны огненной!

Но и это не помогло. Тогда отец Климент решил обойти ограду еще раз с пением Херувимской песни. Он первый, гнусаво на церковный манер, затянул:

– Иже херувимы тайно образующе…

Народ шел за ним и подпевал, кто во что горазд. Старославянского языка, на котором пел батюшка, никто не знал, поэтому вместо традиционного исполнения выходила какофония. И только всем известное «аллилуйя», произнесенное трижды, прозвучало, как подобает, красиво и протяжно. Однако и это не открыло входа в Усадьбу Волхва. Батюшка стал в тупик. Паства заметила его замешательство и начала волноваться.

– В топоры ее, ребята! – закричал Егор, отстраняя батюшку и выходя вперед. – Порубаем к такой-то матери!

– Окстись, Егор! – попытался урезонить его отец Климент. – Не богохульствуй!

Но возбужденная паства уже не слушала своего пастыря. Идея с топорами многим понравилась. Егора поддержали одобрительными криками.

– На дрова! – истошно закричала какая-то старуха и тяжко закашлялась, надорвав этим криком грудь. Сердобольный Коля подошел к ней и дал отхлебнуть из бутылки водки, чтобы облегчить ее страдания. Старуха отпила глоток и закашлялась еще сильнее, бессильно хватая воздух беззубым ртом. Но этого уже никто не замечал. Бутылка, кем-то выхваченная из ее рук, пошла по кругу. К Коле она вернулась уже пустой. Но это не расстроило охотника. Решив быть щедрым, поскольку это ему ничего не стоило, он достал из кармана еще одну бутылку. Вскоре и та опустела.

Выпитая водка придала народу недостающей до этого решимости. Призывы разрушить ограду зазвучали настойчивее и громче. Однако вышла заминка. Очень скоро выяснилось, что топоров нет. Никто не подумал об этом заранее. А бежать за ними в поселок никому не хотелось. Было далеко, и это отняло бы слишком много времени и сил. Тогда Коля, вдохновленный своей внезапной возросшей популярностью в народе, предложил другую идею.

– Сжечь ее!

Осуществить это казалось намного проще. Ограда была деревянная, лес находился неподалеку, а спички нашлись у многих. Долго спорили, в каком месте разводить костер. Мнения разделились, и Егор, позавидовавший популярности своего товарища, предложил соломоново решение – сложить два костра. Его поддержали все, даже Коля. Выбрав добровольцев из числа самых молодых и быстрых, что было совсем не просто, Егор и Коля отправили их в лес за сухостоем. Незаметно охотники стали признанными вожаками разъяренной толпы, оттеснив отца Климента, который уже ни во что не вмешивался, а только бессильно наблюдал за происходящим и молился. Шепча слова молитвы, батюшка поднимал глаза к небу, но видел в нем только низко летающий над Усадьбой Волхва вертолет и мрачные грозовые тучки, принесенные ветром.

Из принесенных сухих веток сложили две большие кучи. Егор и Коля почти одновременно поднесли к ним спички. Вскоре костры весело пылали, высоко вознося языки пламени. Народ теснился вокруг них, смеясь и радуясь огню, как дети. Кто-то вспомнил о языческом празднике масленице и ее кульминации – сжигании чучела, символизирующего зиму, со смертью которой исчезают и связанные с ней невзгоды. И едва не начали делать это чучело, презрев увещевания отца Климента, что у древних славян-язычников оно воплощало покровительницу мороза, стужи и ночи богиню Морену, а, следовательно, это был бы грех против православной веры. Но помешал внезапно начавшийся дождь.

Началось все с того, что грозовая тучка, гонимая ветром, нашла на солнце, зависшее над Усадьбой Волхва словно из любопытства, и пролилась летним слепым дождиком. Но затем ветер пригнал еще несколько тучек, и они слились в одну большую грозовую тучу, обложившую полнеба. Вдруг заметно потемнело, будто неожиданно наступил вечер. Дождь усилился, а затем хлынул мощным ливнем. Спасения от него не было. Все люди в одно мгновение промокли до нитки. А костры, залитые низвергающейся с небес водой, погасли и начали дымить. Но вскоре даже тонкие струйки дыма перестали подниматься в воздух. И сразу, будто выполнив свою задачу, дождь прекратился. На небе снова засияло солнце. Только где-то в отдалении гремели раскаты грома, а у горизонта изредка сверкали вспышки молний, словно предупреждая, что настоящей грозы еще не было, и все может быть намного хуже.

Дождь слегка охладил пыл толпы, но ненадолго. Робкие шепотки о том, что это языческие боги разверзли хляби небесные, чтобы спасти Усадьбу Волхва от огня, скоро затихли. Несколько крестящихся перепуганных старух ушли в сторону поселка, пожелав, от греха подальше, вернуться домой, но самые стойкие остались. Сухих веток было уже не найти, чтобы разжечь новые костры, поэтому решили послать Георгия за дизельным топливом, которым он заправлял бак автобуса. А чтобы скоротать время до его возвращения, снова пошли вокруг ограды, но уже без песнопений и без хоругви, также пострадавшей от дождя.

На этот раз отец Климент, окончательно приуныв, плелся позади процессии. В облепившей грузное тело мокрой рясе и со слипшимися от воды волосами и бородой он уже ничем не походил на того воинственного пастыря, которым начинал этот крестовый поход против язычества.

Глава 23. Битва проиграна

Марина выбирала платье, в котором могла бы пойти в этот вечер на встречу с Олегом. Это не было свиданием, как она уверяла себя, однако ей, впервые за долгое время, хотелось выглядеть привлекательной молодой женщиной, а не погрязшей в страданиях и унынии старой девой. И вместе с тем платье не должно было выдать, что она надела его из желания понравиться. Это была очень сложная, почти невыполнимая задача. Марина увлеклась, решая ее, и не заметила, как пролетело несколько часов. Она даже не услышала, как по улице мимо их дома проехал автобус, а следом прошла небольшая колонна жителей поселка, возглавляемая отцом Климентом. Окно ее комнаты выходило на задворки, и было закрыто, а шторки задернуты, чтобы никто даже случайно не мог подсмотреть, как она переодевается.

Марина была стыдлива. Она краснела при одной мысли о том, что этим вечером, возможно, ей придется целоваться с Олегом. Не то, чтобы ей этого не хотелось, наоборот, все ее тело сладостно ныло, предвкушая это событие, а в животе начинали – она где-то вычитала это выражение и запомнила, – «порхать бабочки»: что-то как будто то замирало, то трепетало, вызывая приятную дрожь. Однако момент ей казался неподходящим. Было бы лучше, если бы они поцеловались первый раз после того, как найдется Карина. Тогда ее не