как поломка часового механизма. Иным литературным аналогом «сражения двух богатырей» является битва Твидлдама[251] и Твидлди в «Алисе в Зазеркалье» Льюса Кэрролла. Где перед битвой сражающиеся смотрят на часы, на которых «четыре тридцать», и решают биться до шести.

Идея связи битвы со временем была выражена Кэрроллом в форме каламбура из «Алисы в стране чудес»: to beat time — отбивать ритм и одновременно «бить время».

Остановившиеся часы — мотив «Безумного чаепития» из «Алисы», где, между прочим, фигурируют часы, показывающие не часы, а дни месяца. Здесь же Алиса, отмеряющая время по часам кролика, сообщает, что сейчас «четвертое». Цифра «четыре» систематически возникает у Хармса в контексте измерения времени. «Четыре», — отвечает Петр на вопрос часового «Который час?» в «Комедии». Эта сцена буквально повторена в «Елизавете Бам» с явной отсылкой к Кэрроллу:

Иван Иванович. <...> Который час скажите мне?

Петр Николаевич. Четыре. Ой пора обедать (ПВН, 196-197).

Цифра эта не просто кэрролловская. Четыре в традиционной нумерологии означает статику, отсутствие движения. У Хармса же эта упорно повторяемая цифра отсылает, вероятнее всего, к четвертому измерению, которое, согласно Петру Демьяновичу Успенскому, предстает в нашем трехмерном мире как время.

Но прежде чем перейти к этому аспекту хармсовской темпоральности, я бы хотел коротко остановиться на «Елизавете Бам». Пьеса эта — чрезвычайно «темная», я же коснусь здесь лишь одного аспекта — темпоральности.

«Елизавета Бам» — ранняя пьеса (1927), насыщенная абсурдом и богатая по своему чрезвычайно разнородному содержанию. Здесь уже встречаются многие мотивы, которые получат систематическую разработку в более поздних текстах. Пьеса начинается с того, что два человека врываются в дом к Елизавете Бам, чтобы ее арестовать. Героиня обвиняется в убийстве одного из явившихся — Петра Николаевича, якобы убитого ею в поединке на эспадронах. Затем в пьесе разыгрывается вставной эпизод — «сражение двух богатырей». Эту пьесу в пьесе анонсирует второй явившийся — инвалид без обеих ног Иван Иванович. Пьеса якобы принадлежит некоему Иммануилу Красдайтерику. По ходу эпизода Петр Николаевич (якобы ранее убитый Елизаветой) сражается с ее Папашей на саблях и погибает. Вставной эпизод — своего рода «мышеловка» Хармса — представляет то, что якобы случилось до начала пьесы. Начало этого вставного эпизода, по словам Ивана Ивановича, «объявит колокол» (ПВН, 198). Колокол звучит: «Бум, бум, бум, бум». После окончания сражения умирающий Петр Николаевич опять поминает колокол:

Ты слышишь, колокол звенит

На крыше — бим и бам,

Прости меня и извини,

Елизавета Бам.

(ПВН, 201)

«Елизавета Бам» завершается возвратом к началу, его повтором, на сей раз в дом Елизаветы вновь врываются Иван Иванович и «дважды покойный» Петр Николаевич.

Эта структура любопытна своей подчеркнутой цикличностью, как бы неспособностью времени к линейной развертке. Смерть оказывается лишь эпизодом, включенным в систему повторов. В этом смысле гибель Петра Николаевича в принципе не отличается от смертей хармсовских старух.

Существует несомненная связь между именем героини и звучанием колокола, который обозначает и начало, и конец вставного эпизода. «Бам» — это звук, чем-то напоминающий «тюк» или «раз, два, три» и самым непосредственным образом связанный с колокольным «бум», «бим» и «бам». Более того, сама Елизавета утверждает, что ее голос — это голос часов, то есть ее «Бам» — это бой часов, называющий время точно так же, как выстрелы пушки. В пьесе этот эпизод звучит так:

Иван Иванович: Лишены всякого голоса.

Елизавета Бам: Я не лишена. Вы можете проверить по часам (ПВН, 179)[252].

Почему Хармс в эпизоде «сражения», однако, дал говорить не часам, а колоколу, хотя и связанному с темой времени, но менее однозначно? Этому, по-видимому, есть две причины. Первая заключается в том, что у колокола есть язык, а потому его речь как бы связана с называнием более непосредственно. Вторая причина — это вероятная отсылка к девятой плоскости «Зангези», где описывается «большой набат в колокол ума». Колокол хармсовского сражения выглядит явной пародией на Хлебникова:

Зангези. Благовест в ум! Большой набат в разум, в колокол ума! Все оттенки мозга пройдут перед вами на смотру всех родов разума. Вот! Пойте все вместе за мной!

I

Гоум.

Оум.

Уум.

Паум.

Соум меня

И тех, кого не знаю.

Моум.

Боум.

Лаум.

Чеум.

— Бом!

Бим!

Бам![253]

Хлебников дает расшифровку почти всех приведенных им слов «благовеста»: гоум — «высокий, как эти безделушки неба, звезды, невидные днем», оум — «отвлеченный, озираю<щий> все кругом себя, с высоты одной мысли»[254] и т. д.

В соответствии с общей хлебниковской установкой — эти «слова» имеют универсальное пространственное значение. Хлебников так определяет смысл «благовеста»: «...вы увидите пространство и его шкуру»[255]. Колокол и нужен ему прежде всего потому, что его звучание пронизывает пространство. Временное измерение в данной «плоскости» для Хлебникова малосущественно.

Опространствливание ударов колокола существенно для Хармса, который, однако, сохраняет акцент на временном измерении, на связи с часами.

В «Елизавете Бам» намечаются мотивы более позднего случая «Тюк». Сначала они обнаруживаются в сцене ареста Елизаветы. Петр Николаевич объясняет, что расставил у дверей стражу и предупреждает, что при малейшем толчке Иван Иванович будет икать. Персонажи демонстрируют Елизавете работу такого икающего часового: «Петр Николаевич опять толкает тумбу, а Иван Иванович опять икает» (ПВН, 179). Игра эта, по существу, — такая же, как и в «Тюк», где Ольга Петровна колет полено, а Евдоким Осипович говорит: «Тюк!» Кстати, колка дров возникает в «Елизавете Бам», когда после «сражения двух богатырей» победивший Папаша заявляет, что устал: «дрова колол» (ПВН, 202). Уничтожение Петра Николаевича каким-то образом связывается с колкой дров. Звучащий в пьесе колокол также в какой-то степени — все тот же аппарат колки и производства колов: кол-о-кол.

Расслоение действия и его называния, как и отслоение фиксации хода времени от собственно хода времени, оказывается повинно в смерти, в остановке движения и в конечном счете в цикличности. Линейность времени как бы ускользает в паузу между событием и его временной фиксацией. Время события не совпадает с его свершением, которое всегда фиксируется, хронометрируется с запаздыванием. Поэтому линейность перестает быть абсолютной, она вся ткется из пауз, расфазирования, остановок. Попытка поймать и уничтожить Елизавету Бам — это в том числе и попытка восстановить линейный прогресс времени. Дому Елизаветы Бам в пьесе противопоставляется «бесконечный