Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как считают целый ряд историков (М. М. Наринский, А. М. Филитов, С. Я. Лавренов, И. М. Попов[280]), со стороны Москвы подобная блокада, получившая в западной историографии название «детской блокады», стала своего рода зондажом готовности и решимости западных держав отстаивать свои интересы в Берлине. А поскольку западные державы тут же показали зубы, то через несколько недель все вернулось на круги своя, то есть в состояние статус-кво. Однако и после отмены «детской блокады» Москва продолжила оказывать жесткое давление на западные державы с целью заставить их прекратить односторонние шаги в западных зонах оккупации, нарушавшие ялтинско-потсдамские договоренности. Между тем весь период «детской блокады» генерал Л. Клей и его политический советник, главный представитель Госдепа США в Германии Роберт Мэрфи продолжали слать тревожные депеши в Вашингтон. В частности, уже в начале апреля 1948 года тот же Л. Клей сообщал начальнику Генерального штаба сухопутных сил генералу армии Омару Брэдли и министру армии США Кеннету Роялу, что оценивает решительные действия советских войск в Берлине «как начальную стадию запланированной кампании давления на западные державы», и предрекал в ближайшем будущем возникновение более острого и крупного конфликта. Правда, он, конечно, умолчал о том, что инициатором этого конфликта станут сами США.
По мнению многих историков (С. И. Висков, В. Д. Кульбакин, Ю. В. Галактионов, Н. И. Платошкин, Г. Кейдерлинг, Н. Наймарк[281]), непосредственным прологом к новому, теперь уже «большому» Берлинскому кризису стало проведение западными «партнерами» так называемой «сепаратной денежной реформы» на территории «Тризонии», которая была просто завалена старыми обесцененными рейхсмарками. Москва знала об этой проблеме и предлагала провести такую реформу во всех четырех зонах одновременно путем создания общегерманского финансового департамента и центрального эмиссионного банка. Однако, как позже признавался сам генерал Л. Клей, уже в октябре 1947 года на территории США были тайно отпечатаны новые немецкие марки, и к концу декабря 30 вагонов с этими купюрами в условиях повышенной секретности были доставлены на территорию Западной Германии.
Естественно, эта «сепаратная реформа» на территории «Тризонии» и в западных секторах Берлина, проведенная 18–23 июня 1948 года, резко обострила обстановку во всей Германии. Поток обесцененной валюты грозил хлынуть в советскую зону оккупации, вызвать там гиперинфляцию и полную дезорганизацию экономики. Поэтому в качестве защитной меры руководство СВАГ объявило о запрете ввоза в советскую зону, а соответственно, и в сам Берлин как старых, так и особенно новых «западногерманских» марок. При этом в советской зоне оккупации в срочном порядке была введена своя «восточногерманская» марка. При этом ряд историков (А. М. Филитов[282]) говорят о том, что ставшие известными в последнее время высказывания И. В. Сталина насчет действий бывших союзников на «финансовом фронте» на территории «Тризонии» не очень проясняют ситуацию, поскольку «в них совершенно не ощущается обеспокоенности сепаратной валютной реформой в западных зонах и ее влиянием на экономику восточной зоны», хотя именно так всегда аргументировалось установление «блокады» Западного Берлина в советской и германской историографии. Если ориентироваться на то, что И. В. Сталин говорил руководителям СЕПГ — Вильгельму Пику, Отто Гротеволю и Альфреду Эльснеру — во время встречи с ними в конце марта 1948 года, где присутствовали В. М. Молотов, А. А. Жданов и Г. М. Маленков[283], «то можно прийти к выводу, что он поддерживал установку последних на то, чтобы «выгнать» западных союзников из Западного Берлина», о чем неоднократно писала и «ортодоксальная» западная историография. Однако, на наш взгляд, подобная трактовка позиции И. В. Сталина по поводу данной реформы не соответствует действительности. В личных беседах с представителями бывших союзных держав в августе 1948 года, о которых мы скажем чуть ниже, он как раз расценил проведение этой реформы как враждебный акт, направленный на окончательный раскол Германии и создание больших экономических проблем всей экономике в советской оккупационной зоне.
Существует мнение, что в этот период в самом Вашингтоне возобладала точка зрения, что Москва не готова к чрезмерно решительным действиям на «германском направлении». Так, в начале июня 1948 года, буквально за две недели до начала полномасштабной блокады Западного Берлина, директор Центральной разведки и первый директор ЦРУ США Роскоу Хилленкоттер сообщил президенту Г. Трумэну, что Кремль, вероятнее всего, решил отложить любые контрдействия в Берлине или ином месте Германии «до тех пор, пока он не будет окончательно убежден, что создание Западной Германии станет угрожающим фактором для советской внешней политики». Поэтому жесткая и твердая позиция западных держав по берлинскому вопросу сама по себе являет сдерживающий фактор при любых провокационных действиях Москвы. И эта точка зрения нашла понимание у самого президента США, который был убежден в том, что любые советские уступки или колебания являются прямым следствием твердости Вашингтона. Однако, как считают ряд историков, в частности С. Я. Лавренов и И. М. Попов, на самом деле все было значительно сложнее[284]. Несмотря на декларируемую твердость, президент Г. Трумэн, видимо, сознавал, что американское общество вовсе не настроено на крупномасштабный вооруженный конфликт с Москвой из-за Берлина, что подтверждали и его многочисленные помощники, советники и консультанты, в том числе тот же генерал армии О. Брэдли. Аналогичную точку зрения во многом разделяли и все союзники США. Так, уже в середине апреля 1948 года новый американский посол в Лондоне Оливер Фрэнкс информировал Вашингтон, что руководители британского правительства Клемент Эттли и Эрнест Бевин считают уход западных держав из Берлина лишь вопросом времени и предлагают в качестве будущей столицы Западной Германии выбрать Франкфурт-на-Майне. В результате неопределенность позиции, а также наличие многочисленных противоречивых мнений по берлинской проблеме привели к тому, что Вашингтон так и не успел разработать четкий план собственных действий на случай чрезвычайной обстановки вокруг Берлина. Поэтому временная остановка всех грузовых и пассажирских перевозок, введенная советскими властями 24 июня 1948 года и означавшая де-факто начало полномасштабной блокады Западного Берлина, вновь застала США врасплох, хотя еще за две недели до блокады советская военная администрация под предлогом ремонта закрыла автомобильный мост через Эльбу. А вскоре, 6 и 14 июля, вслед за этим последовали две официальные ноты правительств США, Великобритании, Франции и СССР, в которых обе стороны конфликта заявили о своем стремлении «к скорейшему устранению затруднений, возникших в последнее время в этом вопросе».
Как утверждают многие историки (М. М. Наринский, А. М. Филитов, С. Я. Лавренов, И. М. Попов[285]), если проанализировать беседы И. В. Сталина и В. М. Молотова с послами западных держав сразу после начала кризиса, то действительно можно усмотреть намерение советской стороны заставить союзников отказаться от планов создания Западногерманского государства и все же подтолкнуть их сесть за стол переговоров. Иными словами, введением полномасштабной блокады Западного Берлина Советский Союз хотел если не помешать, то как минимум замедлить сам процесс появления на европейской политической карте нового Западногерманского