что я совершенно определённо ничего не говорила о доме Эрика Уоррена. После признания папы мы решили, что он знает по крайней мере что-то о культе, а это значит, что он также может знать о возможной причастности Эрика. Вместо этого мы сочинили какую-то ложь о том, что останемся на неделю в квартире родителей Черча в Гайд-парке — это один из районов Лондона, где живут богатые люди.

— Я никогда не выезжала за пределы страны, — умоляю я, складывая руки вместе, как будто мне снова шесть лет. Да, мы собираемся встретиться с Эриком Уорреном, урождённым Вудраффом (он сменил фамилию на фамилию матери после политического скандала) в рамках нашего расследования, но… это нечто большее. Для меня это шанс увидеть другую часть мира, место, куда я никогда не думала, что вообще смогу попасть. — Чёрт возьми, пока мы не переехали сюда, я никогда не выезжала за пределы Калифорнии. Для меня это шанс всей жизни.

Со вздохом папа откладывает очки в сторону, а затем потирает переносицу, откидываясь на спинку стула, как будто он сильно вымотался. И я подразумеваю не только этот день, похоже, он чувствует изнеможение до мозга костей.

— Шарлотта, неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы ты страдала? — спрашивает он, опуская руки на колени и изучая моё лицо.

— Эм, да?

— Шарлотта Фаррен, — стонет он с таким видом, словно предпочёл бы совершить долгую прогулку по пирсу, чем продолжать разговаривать со мной. — Эрик Уоррен — опасный человек, и тебе нечего делать, отправляясь в чужую страну с кучей парней, которых ты едва знаешь…

— Я знаю их больше года, — поправляю я, — и мы через многое прошли вместе. Мы чуть не погибли в тех туннелях; мы все вместе оплакивали Спенсера. Они отвезли меня в Диснейленд. Почему ты не можешь просто смириться с тем, что они есть в моей жизни и, вероятно, будут ещё очень, очень долго.

— Независимо от твоих отношений с этими мальчиками, я не допущу, чтобы ты встречалась с Эриком Уорреном.

— Потому что ты знаешь, что он связан с Братством Священнослужителей.

Тишина.

Воцарилась гробовая тишина.

Кстати, у папы такой вид, будто он хочет прямо сейчас воткнуть смертельное копье мне в глаз.

— Где ты услышала это название? — спрашивает он, и я морщусь. Принесёт ли мне сейчас какую-нибудь пользу, если я выдам мистера Мерфи? Или я просто навлеку на него неприятности? Потому что я этого не хочу. Он хороший человек, даже если он трус. Он действительно заботился о Дженике, и он даже пытался защитить меня, по-своему.

— Сейчас это не имеет значения, — отвечаю я, когда папа встаёт и обходит стол, подёргивая бровью. Я отступаю, потому что на данный момент знаю, что я по уши в дерьме. — Дело в том, что я знаю это название. И я знаю, что ты подтвердил то, о чём я уже итак думала: кто-то пытается меня убить.

— Шарлотта, — говорит отец, но в его голосе уже не так много тепла. На секунду он выглядит всего лишь как измотанный мужчина средних лет, которому нужен отпуск. — Ты ещё ребенок.

— Молодая девушка, восемнадцать через месяц, — бормочу я, но он слушает меня не больше обычного.

— Это не твоя задача — искать ответы. Твоя задача — ходить в школу и слушать то, что тебе говорю я. Я ничего не выдумываю только для того, чтобы сделать твою жизнь невыносимой. Есть люди, которые занимаются этим, но эти люди — не ты. — Он кладёт руки мне на плечи и смотрит на меня, по-настоящему смотрит на меня. — Когда я пришёл в Адамсон, признаюсь, я был невежествен. Я не знал, что происходит, и, возможно, не хотел знать. Но ты закончишь школу в конце года, оставишь это место позади и начнёшь строить будущее. А до тех пор ты должна соблюдать мои правила. Неужели ты не веришь, что я сделаю всё, чтобы защитить тебя?

— Со мной ничего не случится в Лондоне, папа. Ребята будут там, и действительно, там должно быть безопаснее, чем здесь, верно?

— Эрик Уоррен — лидер этого «культа», который ты так любишь обсуждать, Шарлотта. Ты не поедешь к нему домой — на этом наша дискуссия заканчивается.

— Но…

— Но что?! — кричит он, и мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что я сейчас наблюдаю. Отец. Срывается. Становится фиолетовым. Теряет контроль. — Ты хочешь оказаться на конце петли, как Юджин Мазерс? Шарлотта, я пытаюсь защитить тебя!

Мои глаза наполняются слезами, но в тот момент я точно не знаю почему. Во мне бурлит так много эмоций, что, кажется, в них невозможно разобраться. Внутри меня бушует буря, с небольшим количеством дождя, с облаками, но и с солнечным светом тоже.

Папе не всё равно. Он просто не умеет это показывать. Он не отпустит меня в Лондон. Он боится за меня.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Это очень опасная организация с многовековой историей, влиянием и властью. Тебе нужно остаться здесь, в этом кампусе, где Йен и Натан смогут присмотреть за тобой.

— Йен и Натан? — спрашиваю я, бросая взгляд на отца. — Библиотекарь и дерьмовый охранник, от которого пахнет Маунтин Дью?

— Шарлотта, у меня мигрень, и мне нужно прилечь. Пожалуйста. Возвращайся в общежитие и оставайся в своей комнате. Учитывая твоё замечание за то, что ты ворвалась в мой дом, и то, что ты получила, когда отсутствовала в комнате во время обхода на Хэллоуин, ты забираешься на опасную территорию. — Папа не упоминает, что почти каждый ученик в школе получил выговор за нарушение комендантского часа на Хэллоуин, но таков его путь. — Здесь ты в большей безопасности. Если бы я знал то, что знаю сейчас, я бы никогда не отправил тебя в Калифорнию.

— Парни могут нанять для меня частную охрану, — начинаю я, но папа не слушает. У нас был момент, но этот момент закончился. Он уходит от меня, выходит за дверь кабинета, ненадолго останавливаясь, чтобы окинуть взглядом пятерых парней, стоящих на кухне.

— Сэр, — осторожно начинает Черч, но тот сияющий блеск, который раньше появлялся в глазах отца при виде лучшего ученика нашей школы, сменился стальным раздражением, известным любому подростку, у которого когда-либо был чрезмерно заботливый родитель. Именно это благонамеренное упрямство иногда бросает вызов логике и реальности. — Если вам неудобно из-за Эрика Уоррена, тогда, возможно, мы действительно могли бы остановиться у моих родителей.

— Сынок, — начинает папа, и тогда я понимаю, что он становится смертельно серьёзным. Слово «сынок» обычно слетает с уст директора Карсона только тогда, когда