— Хотела задать тебе еще один вопрос о твоей статье про Флэтландию, — сказала она. — О модели двумерной черной дыры.

Вопрос показался совершенно неожиданным, но мгновение спустя Дэвид понял: Моника хочет сделать последнюю попытку угадать Теорию Всего до того, как профессор вытащит ее на свет божий.

— Что ты хочешь знать?

— В твоей черной дыре были ЗВК?

Этот термин Дэвид не слышал уже лет двадцать, но помнил, что он значит. ЗВК — замкнутая времениподобная кривая. В сущности, это путь, позволяющий частице передвигаться вперед и назад во времени, прибывая в ту же точку, откуда она вылетела.

— Да, мы нашли в этой модели ЗВК, но это было не слишком удивительно — увидеть их в двумерном пространстве-времени. Флэтландия полна странных и абсурдных вещей, которые могут и не существовать в трехмерной вселенной.

— А у пространства была «кротовая нора»?

Дэвид снова кивнул. «Кротовая нора» — это туннель через холмы и долины пространства-времени, космический путь напрямик, позволяющий предметам мгновенно перемещаться из одной части вселенной в другую. В двумерном пространстве, которое они с доктором Кляйнманом рассмотрели, частица, нырнувшая в черную дыру, вынырнула бы в отдельной вселенной на другой стороне.

— Да, была. Удивлен, что ты это все знаешь. Ты же говорила, что не помнишь статьи?

— Я и не помнила. Но пока мы сюда ехали, я стала думать, отчего Кляйнман сказал, что ваша статья была близка к истине. Сейчас я думаю, не может ли тут быть связи с геонами.

Вот этот термин был Дэвиду незнаком. Либо он его никогда не слышал, либо забыл начисто.

— С геонами?

— Так обозначается «гравитационно-электромагнитная сущность». Старая идея, восходящая еще к пятидесятым годам. Предположение таково, что элементарные частицы не являются объектами, расположенными в пространстве-времени, а представляют собой узлы самой ткани пространства-времени. Как миниатюрные кротовые норы.

Дэвид начал смутно что-то вспоминать. Он эту идею уже когда-то слышал, может быть, в аспирантуре лет двадцать назад, на лекции.

— Да, я думаю, Кляйнман мог когда-нибудь об этом упомянуть на лекции. Но у меня было впечатление, что физики это направление оставили.

— Это потому, что никто не смог придумать стабильного геона. По уравнениям получалось, что энергия либо разлетится взрывом, либо утечет. Но несколько лет назад некоторые исследователи оживили эту идею как возможную унифицирующую теорию. Их работа еще очень приблизительна, но то, что они пока предлагают, — это частица, которая выглядит как микроскопическая кротовая нора с ЗВК.

Дэвид покачал головой:

— И люди это принимают всерьез?

— Идея, конечно, экстравагантная, не спорю. Работают над этим очень немногие. Но это классическая теория поля, такая, которую мог бы построить Эйнштейн. И в ней есть потенциал объяснения неопределенностей квантовой механики.

— Какого объяснения?

— Ключевой момент — ЗВК. В мельчайших масштабах пространства-времени причинность искажается, и на частицу влияют события не только прошлого, но и будущего. Но внешний наблюдатель не может измерить событие, которое еще не произошло, и потому не знает состояния частицы полностью. Самое большее, что мы можем — это считать вероятности.

Дэвид попытался себе представить частицу, которая каким-то образом знает свое будущее. Это звучало абсурдом, но светлые стороны такой гипотезы он уже увидел.

— То есть будущие события и есть скрытые параметры Эйнштейна? И полное описание вселенной существует, но в каждый данный момент времени недоступно?

Она кивнула:

— В конце концов выходит, что Бог не играет в кости с вселенной. А людям приходится, потому что мы не видим будущего.

Больше всего Дэвида поразило, что Моника так взволнована. Она во время разговора переступала с ноги на ногу, почти приплясывала от энтузиазма. Физики-теоретики — народ прирожденно консервативный. Хотя их работа — строить новые модели реальности с помощью таинственных уравнений, а иногда — фантастических геометрий, они еще и подвергают эти модели тщательнейшей критике. Дэвид подозревал, что Моника уже проанализировала возможные возражения к теории геонов и не увидела фатальных дефектов.

— А взаимодействие частиц? — спросил он. — Как оно будет выглядеть в этой модели?

— Любое взаимодействие должно будет вызывать изменение в топологии локального пространства-времени. Представь себе две петли, сходящиеся вместе и образующие…

Ее прервал громкий хлопок ладони по столу.

— Проклятие! — вскричал профессор, сердито глядя в экран.

— Что вы нашли? — бросилась к нему Моника.

Гупта в досаде сжал кулаки.

— Сперва я проверил все файлы на знак равенства. Безрезультатно. Потом на знак интеграла. То же самое. Тут мне пришло в голову, что Ганс мог ввести информацию в операционную систему компьютера, а не в документы. Но только что я проверил построчно и не нашел изменений в программах. — Он повернулся к Дэвиду, нахмурившись: — Боюсь, что вы ошиблись. Мы зря проделали весь этот путь.

От разочарования голос его стал почти больным. Было понятно, что и старик тоже жаждал глянуть на единую теорию, быть может, даже сильнее, чем Дэвид или Моника. Но слишком легко Гупта сдается, подумал Дэвид. Ответ где-то рядом, он уверен.

— Может быть, спрятано где-то в доме? — спросил он. — Может быть, доктор Кляйнман написал теорию на бумаге и положил в какой-нибудь ящик? Надо начать искать.

Моника немедленно стала оглядывать комнату, высматривая возможные тайники. Но Гупта, не вставая с кресла, покачал головой.

— Ганс бы такого не сделал. Он знал, что преподаватели из Карнеги-Меллон ездят сюда на каникулы, и не хотел бы, чтобы кто-нибудь из них наткнулся на его теорию, разыскивая сахар в кухонном шкафу.

— Может быть, он хорошо спрятал свои записки? — возразил Дэвид. — В щели стены или под полом.

Профессор снова покачал головой:

— Если так, то теории больше нет. Дом кишит мышами, они бы сгрызли уже всю Einheitliche Feldtheorie, и уравнения, которые писал Herr Doktor, рассеяны в их экскрементах.

— Ну, Кляйнман мог положить записки в какой-нибудь металлический контейнер. Банку из-под печенья, например, или пластиковую коробку для продуктов. Я хочу сказать, что от попыток найти вреда не будет.

Гупта запрокинул голову и вздохнул. Глаза у него остекленели от усталости.

— Умнее, наверное, будет пересмотреть наши допущения. Почему мы так уверены, что Ганс спрятал теорию именно здесь?

— Мы это уже проходили. Кляйнман не стал бы ничего прятать у вас на работе или дома — слишком очевидно. Теория могла бы попасть прямо в руки военным, если бы они пришли…