Они двинулись через дорогу.

— Ну мне направо! Всего хорошего! — Стогов повернулся, чтобы перебежать перекресток, однако Турецкий удержал его и почти силой потащил за собой. Перейдя через дорогу, они остановились.

— Это ты своей девочке будешь лапшу на уши вешать, — строго сказал Александр Борисович. — А мне не сметь. Ну-ка садись. — Турецкий кивнул на железную скамейку, сиротливо притулившуюся почти возле самой проезжей части.

Стогов вырвал руку и хотел было заартачиться, но встретился с Турецким взглядом и послушно сел. Турецкий расположился рядом. Достал сигареты:

— Курить будешь?

Стогов уныло покачал головой:

— У меня свои. Мне бы огонька.

— Ах да. У вас же вечные проблемы со спичками. — Александр Борисович улыбнулся.

Закурив и дав прикурить парню, Турецкий спокойно и веско спросил:

— Так что у тебя за дела с бандитами?

— Да какие там дела, — махнул рукой Глеб. — Так, схлестнулся разок, вот и все.

— Расскажи подробней.

— Да тут и рассказывать особо не о чем. Вы же уже знаете, что я за Вероникой следил. Дурак был, думал, что влюблен. Это я сейчас вижу, что она дура набитая.

Турецкий удивленно посмотрел на парня:

— Это как же ты определил?

— Да когда по телевизору передали, что Костюрин убит, я ее возле универа подкараулил. Подошел и говорю: «Все, говорю, каюк твоему папику». А у них там что-то вроде любви было. Ну вот. Думал поддеть ее, а она вместо этого только плечами пожала и говорит: «Этому каюк, зато куча других осталась». «Ты что, — спрашиваю, — совсем не переживаешь?» А она мне: «Да нет, переживаю. Вот духи новые купила. Теперь переживаю — вдруг не мой запах». Вот и весь разговор. Понимаете, мужик для нее — всего лишь кошелек на двух ногах. Любой.

— Ну ты тоже не обобщай. Может, она еще не встретила того, кого смогла бы по-настоящему… Ладно, неважно. Мы вроде немного отвлеклись. Рассказывай дальше. Значит, следил ты за Вероникой. И что?

— Это было дня за три до того, как его убили. Обычно он ее до самого подъезда не подвозил. Не знаю уж почему. Может, она стеснялась, может, еще что-то… А в этот вечер подвез. Выбрались они, в общем, из машины, но к подъезду не пошли, а разговаривать стали. Костюрин был какой-то потрепанный. Галстук набок съехал и все такое. Вечер был темный, а я за кустами сирени стоял. Я как раз объясниться с ней хотел, с семи часов ее во дворе ждал…

— А приехали они во сколько? — уточнил Турецкий.

— Часов, наверно, в десять. Ну вот. Я как только машину его увидел, сразу решил — все, прикончу урода!

Турецкий хмыкнул.

— Ну не в смысле «убью», а всего лишь хариус попорчу, — поспешно пояснил Глеб.

— Другое дело, — кивнул Турецкий. Покосился на парня и поправился: — Хотя это тоже уголовщина. Рассказывай дальше.

— Подобрался я поближе и слышу: «Прости, дорогая, так дальше не может продолжаться. Я вел себя как полный подлец. Мы должны расстаться». Ну тут из меня весь гнев, само собой, улетучился. Зачем, думаю, калечить старичка, если он и так свою вину осознал. А Вероника ему отвечает: «Решай сам. Но знай, что я тебя люблю».

Глеб поморщился и смачно сплюнул в помятую железную урну.

— Противно даже вспоминать, — прокомментировал он свои действия. — В общем, много чего они друг другу наговорили. Я так понял, что его жена застукала. Вот он и пошел на попятную. Но дело не в этом. Пока они ругались, ко мне кто-то сзади подошел. Так мягко, что я сразу и не заметил. Подошел и руку мне на плечо положил. Я чуть не заорал от неожиданности, а он мне тихо так говорит: «Не шуми, брателла». И ухмыляется. Здоровый такой сволочь, в черной бейсболке и в очках.

Стогов снова сплюнул в урну. Затем продолжил:

— Взял он меня за плечо и потихоньку в сторону отвел. Я бы ему вмазал промеж стекляшек, но шуметь не хотел.

— Почему?

Глеб смущенно усмехнулся.

— Не хотел, чтобы Вероника увидела, что я за ней слежу. Ну и вообще… Ну вот. Отвел он меня в сторонку и говорит: «А ты кто такой будешь? И какого хрена тут торчишь?» Я ему: «А тебе какое дело?» А он мне: «Дергай отсюда, и чтоб я тебя больше здесь не видел. А будешь и дальше крутиться возле этого дядьки, я тебе мозги вышибу». И добавил: «Шайце».

— Так и сказал?

Глеб кивнул:

— Так и сказал. Это по-немецки «дерьмо». Тут у меня конкретно руки зачесались ему в пятак врезать. Только гляжу — а у него слева куртка оттопыривается. Я, конечно, дурак, но не настолько, чтобы на пулю нарываться.

— Думаешь, ствол? — с сомнением спросил Александр Борисович.

— Да уж не бутылка пива, — усмехнулся в ответ Стогов. — Ну тут я подумал, что это, наверно, телохранитель Костюрина. Потом-то я уже допетрил, что телохранители по кустам не лазают. А тогда на меня какое-то затмение нашло.

— И что ты сделал?

— Да ничего. Вырвался и дал деру. А вы бы что на моем месте сделали?

Вопрос был риторический, и Турецкий не стал на него отвечать. Вместо этого он спросил:

— Кто, по-твоему, этот мужик?

— Не знаю. Но зуб даю, он не просто так по кустам лазил, а за Костюриным следил. И еще — тут есть одна странность…

— Какая? — насторожился Александр Борисович.

— Да понять не могу, как это он так бесшумно ко мне подобрался? Там ведь ветки, листья… Газеты даже какие-то валялись. А у меня проблем со слухом никогда не было.

— И на старуху бывает проруха, — заметил Турецкий.

Однако парень отрицательно качнул головой:

— Не тот случай. Я думаю, это потому, что мужик тот — профессионал. Ну там частный детектив или типа того. Может, его костюринская жена наняла, чтобы доказательства измены собрать.

— Тогда почему ты решил, что он бандит?

— «Почему», «почему»… Да потому что похож!

Турецкий швырнул окурок на асфальт и наступил на него ногой.

— Урна же есть, — с укором заметил Стогов.

— Воспитанный, блин… — проворчал Турецкий, нагнулся, поднял окурок и швырнул в урну. Затем повернулся к парню: — Ты больше этого мужика нигде не встречал?

Глеб покрутил головой:

— Нет. Встретил бы гада — чавку бы ему набил. Да я его и не разглядел хорошенько. Я когда вас возле бара увидел, за него принял. Темно ведь было. Потому нож и достал.

— Помню, помню, — с иронией отозвался Турецкий. — А потом решил меня «по инерции» на перо посадить.

— Да я бы не стал. Я просто пугал.

— Все так говорят. — Александр Борисович поднялся со скамейки. — Ладно, мне пора. Если вспомнишь еще что-то — звони. — Он достал из кармана визитную карточку и всучил ее Стогову.