Это и пугало.

Хотелось только одного – уйти отсюда как можно скорей.Что-то слабая она стала. Слабая! Или собственная одинокая смерть – а какая жееще смерть может быть у женщины, ведущей одинокую жизнь? – вдруг высветиласьперед ней беспощадно?..

Ноги подкашивались. Хотелось посидеть, но присесть оказалосьнегде: на диване лежала Нонна, на единственном стуле, сгорбившись, пониклаСвета.

Алена подошла к широкому подоконнику и тяжело оперлась онего. И внезапно подоконник словно бы подломился под ее руками! Алена чудом неупала вместе с тяжелой, покрытой многими слоями краски доской и даже саму доскукак-то умудрилась удержать.

Света мгновение изумленно смотрела на нее, потом подскочила,и они вместе сняли подоконник с выехавших из стены деревянных «рельсов».Поставили его на пол и заглянули в проем, открывшийся в стене. Там, средипахнущей мышами пыли, лежали два прямоугольных пакета. Один был завернут вполиэтиленовый мешок.

– Да вот же она, кассета! – прошептала Света, хотя этои так было ясно. – А это что такое?

Алена сунула руку (перчаткам хана, понятно, замшу от сейвековой грязи никогда не отчистить, подумала она и тут же забыла об этом!) в обросшиепылью недра тайника (наверняка ему было столько же лет, сколько и дому, то естьбольше сотни, Нонна, конечно, наткнулась на него случайно, по пьянке, да изабыла, залив вином память о своем открытии) и вытащила что-то, завернутое вхрустящую бумагу, которую ее бабушка называла пергаментной. В такой бумаге вмагазине раньше продавали масло, рыбу, жиры всякие. Да неужто и в те допотопныевремена, когда этот сверток сунули в тайник, была такая бумага? Ишь какаяпрочная, скукожилась, пожелтела, высохла вся, но не рвется.

Алена развернула слежавшиеся листы, поминутно чихая оттонкого, пыльного запаха. «Этак астму запросто наживешь», – подумаламрачно, но немедленно забыла и об астме, как только что забыла об испорченныхперчатках.

В свертке оказалась тетрадка – толстая общая тетрадь вкартонном переплете, оклеенном серовато-сиреневой «мраморной» бумагой.Старинная!

Алена открыла наугад.

« – Ваше превосходительство! – провозгласилъ помощникпрокурора. – Тутъ кучеръ Филимоновъ явился, привезъ вамъ… – Онъ протянулъруку, въ которой что-то сжималъ, и покраснелъ. – Уверяетъ, что делогосударственной важности.

– Дайте сюда, – ринулся впередъ Смольниковъ, – мнедайте!

– Нетъ ужъ, позвольте! – вскочила я. – Немедленнодайте банку мне!»

Лиловые, с тусклым бронзовым отливом чернила. Желтоватаябумага. Буква «ять», твердый знак на конце слов… Наклонный, плохо разборчивыйпочерк с сильным нажимом. Написано перышком: отнюдь не шариком и даже неавторучкой, а пером, которое царапало бумагу, когда на нем кончались чернила.Ручка-вставочка? В точности такая еще сохранилась у Алениной мамы. А самичернила-то какие, бог ты мой!

Что же написано бронзово-лиловыми старинными чернилами наэтих пожелтевших страницах? Да что ж другое, как не дневник? Вон и даты: 19августа, 20 августа… Какого года?! 1904?! Фанта-астика…

Секундочку! Секундочку!!!

« – Дайте сюда, – ринулся впередъ Смольниковъ…»

Смольников?! Это не прадед ли, не Георгий ли Владимировичимеется в виду? Судя по контексту, дело происходит в прокуратуре!

Он! Точно, он!

Алена бестолково перелистывала тетрадку, и руки у неетряслись, и глаза наполнились слезами, она ни слова не разбирала, но вселистала и листала…

– Алена, да Алена же! – донесся голос Светы, и онапоняла, что подруга окликает ее уже не первый раз.

– Извини, я тут забылась, – ответила сдавленно. –Тетрадь, дневник… можно, я возьму почитаю? Пожалуйста!

– Возьми. И кассету тоже. Я сейчас буду в милицию звонить, аты забери все это и уходи. Лучше, если тебя здесь не будет, когда ментыприедут. Я все же врач, мне легче отбрехаться, а если ты останешься, мы начнемпутаться в показаниях, то да се. Я скажу, как все было, только не будурассказывать, что мы что-то искали… и нашли. Но ты кассету без меня не смотри,ладно? Даешь слово?

Алена глядела на нее, с трудом удерживаясь, чтобы неброситься ей на шею и не расцеловать. Светочка! Сокровище! Вот это подруга!Отдает тетрадку, позволяет уйти! Да больно надо Алене смотреть какую-то тамкассету! Она будет читать дневник неизвестной женщины, дневник, в которомупомянут Георгий Смольников!

Благодарно блеснув на Свету глазами, Алена кинулась квыходу, пряча под куртку сокровище.

– Погоди! Давай хоть подоконник на место приладим! –остановил ее голос подруги, и Алене стало стыдно.

– Светик, извини, извини, тут фамилия моего прадедаупомянута, поэтому я голову потеряла… – забормотала она бестолково. –Конечно, мы все сейчас приладим. Вот так, давай, сюда, правее… Нажимай!Закрылся! Классный тайничок, такой тайник найти можно, только если знаешь, гдеон, или совсем уж случайно! Вот как мы нашли!.. Свет, ну хочешь, я с тобойостанусь, а? Отбрехиваться вместе будем!

– Нет, иди уж! Мне одной в самом деле проще будет. –Теперь Света почти выталкивала ее из квартиры. – Только постарайсяисчезнуть так, чтобы тебя никто из соседей не видел. А что ты думаешь? –невесело усмехнулась она в ответ на изумленный Аленин взгляд. – Я тожелюблю детективы! В том числе и твои!

– Ваше превосходительство! – провозгласил помощник прокурора. –Тут кучер Филимонов явился, привез вам… – Он протянул руку, в которой что-тосжимал, и покраснел. – Уверяет, что дело государственной важности.

– Дайте сюда, – ринулся вперед Смольников.

– Нет уж, позвольте! – вскочила я. – Немедленнодайте банку мне!

Помощник растерянно выпучился на меня.

– Угомонитесь, голубчик Георгий Владимирович, –проговорил прокурор не без некоторой досады. – Что это вы всполошились,право? Как видите, здесь сейчас всем заправляет Елизавета Васильевна – ей икарты в руки, то есть банку.

Помощник, судя по выражению лица, решил, что у егопревосходительства наступило временное умственное помешательство, а потомупередал мне банку только после вторичного приказания.

Смольников алчно смотрел на мои руки. Могу себе представить,сколько новых насмешек он уже навострил! Но что мне за дело до него и егонасмешек!