«Я изумлен тем, как легко Вы позволили этим горячим головам сбить Вас с пути истинного» — сказал Албукерки. «Бегство от своего Главнокомандующего, губернатора Индии — тяжкое преступление!»

И снова Вашкунселуш проявил свою всегдашнюю жестоко-выйность, заявив, что дом Афонсу — ему не Главнокомандующий, и потому он ему не обязан ни малейшим послушанием.

«Ну, коли Вы не желаете прислушаться к голосу разума,» — ответил Албукерки — «я покажу, Главнокомандующий я Вам, или нет!»

В присутствии самых знатных и уважаемых фидалгу дом Афонсу провел заседание военного суда, приговорившего Диогу Вашкунселуша, на время до его возвращения на родину с очередным «перечным флотом», к тюремному заключению в форте Гоа. Что касается кормчих, подбивших своего начальника на дезертирство, то один из них был сослан в Бразилию, два же его сотоварища так легко не отделались. Эти двое еще раньше, под Ормузом, сделались соучастниками аналогичного преступления, совершенного тремя дезертировавшими капитанами. Таких проступков Албукерки никогда не забывал и не прощал. За прошедшее с момента бегства преступных кормчих из-под Ормуза, а затем — из Индии, они успели побывать в Португалии, получить там помилование от короля и снова отплыть за море, забыв, однако, на свою беду, прихватить с собой свидетельство о своем помиловании домом Мануэлом Счастливым. Так что теперь Афонсу Албукерки, губернатор Индии, мог со спокойной совестью судить их сразу за оба преступления и приговорить преступников-рецидивистов к смертной казни через повешение.

Конечно, можно по-разному относиться к поведению сеньора губернатора в этом деле. Вне всякого сомнения, дом Афонсу был абсолютно прав, удерживая жестоковыйного Вашкунселуша от плавания в Малакку, ибо последующие события убедительно доказали, что крохотную эскадру дома Диогу там ждала бы верная гибель. Другой вопрос, вправе ли был Албукерки отдавать приказы Вашкунселушу и требовать от того послушания. По мнению дома Афонсу, Вашкунселуш был обязан подчиняться ему, пока находился в Индии, однако дом Диогу мог на это с полным основанием возражать (и возражал), что находится в Индии лишь вынужденно, в силу обстоятельств.

«В жизни мне еще не приходилось переживать ничего более постыдного» — писал губернатор дому Мануэлу, сообщая тому о деле Вашкунселуша — «Я считаю просто чудовищным вызов, который он посмел открыто бросить мне в присутствии всех посланников царей и князей Индии, находившихся в то время у меня». Но в том же письме дом Афонсу не преминул подчеркнуть заслуги Вашкунселуша: «Тем не менее, заверяю Вас, Сеньор, что Диогу Мендиш ди Васкунселуш — достойный человек, мудрый, храбрый, и способный подавать полезные советы.

Я испытывал к нему немалую приязнь, и потому был поражен сверх всякой меры, когда он, так строго осуждавший происшествие под Ормузом (дезертирство трех капитанов вкупе со своими кормчими — В. А.), сам оказался способным на подобное же действие»..

Вообще же, положа руку на сердце, следует признать главным виновником этого достойного сожаления конфликта, закончившегося казнью нескольких его участников. самого короля дома Мануэла Счастливого. Кто, как не он, отправил Вашкунселуша с совершенно недостаточными силами в Малакку, приказав при этом Албукерки оказать поддержку Вашкунселушу, исследуя одновременно Красное море и обеспечивая безопасность португальской Индии. Одно из двух: либо король считал своих капитанов способными творить чудеса, либо надеялся, что чудеса за них будет творить милосердный апостол Сантьягу!

В апреле губернатор Индии смог со спокойной совестью отплыть из Гоа. Охрана колонии была возложена им на четыреста двадцать наемных солдат, распределенных по крепости и городским стенам. Кроме того, каждый житель Гоа был обязан трижды в месяц нести караульную службу. Женатые мужчины были освобождены от этой службы, но получили от губернатора лошадей, и проходили регулярное обучение верховой езде, конному строю и конному бою под надзором коменданта крепости.

Начальнику торговой фактории, хорошо знающему свое дело коммерсанту-флорентийцу, Албукерки поручил постоянно держать наготове солидный запас перца, имбиря и гвоздики, чтобы торговцы, приплывавшие в Гоа с арабскими лошадьми, не заходили в другие порты для загрузки своих кораблей, отправляющихся в обратный рейс.

Береговую охрану несли две каравеллы под командой капитанов Ласерду и ди Мелу. Третья каравелла, под командой капитана ди Бежи, была направлена на Сокотру с поручением снести тамошний форт, построенный в свое время португальцами, а на обратном пути зайти в Ормуз и получить с него положенную дань, готовность уплатить которую злокозненный визирь Кожиатар сам изъявил недавно Албукерки в своем льстивом поздравительном письме.

Отдав все эти весьма разумные и обстоятельные распоряжения, Албукерки вышел со своей эскадрой в море. Однако его второе плавание к Красному морю оказалось столь же неудачным, сколь и первое. Ветер переменился раньше, чем обычно, сделав невозможным плавание в западном направлении. Флот Албукерки вынужден был, после долгой и упорной, но напрасной борьбы со стихией, возвратиться обратно в Гоа.

В том году дому Афонсу так и не довелось дойти ни до Адена и Суэца, ни до Ормуза. Однако же в намерения Албукерки не входило бесконечное, бездеятельное ожидание «у моря погоды» в течение всего периода муссона под защитой пушек крепости Гоа. Он незамедлительно усилил гарнизоны Каннанури и Кочина, введя еще несколько кораблей в состав Индийской Армады, дабы обеспечить безопасность сферы португальского влияния на период его, Албукерки, отсутствия.

Затем дом Афонсу собрал под своим командованием эскадру, подчинявшуюся прежде Вашкунселушу, добавил к ней еще одиннадцать сохранивших более-менее плавучесть собственных каравелл и три галеры[77], посадил на корабли этого объединенного флота восемьсот португальцев плюс двести прошедших военное обучение по португальскому образцу туземцев, поднял свой флаг на корабле «Флор ди ла Мар» и вышел в открытое море.

Он держал курс на Малакку.

«Мы пребываем во власти наихудших людей из сотворенных Богом» — писал дом Руй ди Араужу от имени всех португальцев, томившихся в малаккском плену. Следует заметить, что у него были все основания дать своим малайским тюремщикам столь нелестную характеристику.

Закованные в тяжелые кандалы, получая скудное питание, едва поддерживавшее в них существование, пленные португальцы проводили свои дни и ночи в тесной, душной темнице. Тюремщики постоянно пытались, то заманчивыми обещаниями, то — жестокими пытками, заставить их отречься от христианства. Эти полностью отрезанные от внешнего мира, одинокие, заброшенные на край света, заключенные, конечно, не были святыми, что, однако, не умаляло их готовности, если понадобится, умереть за свою веру. И лишь трое из них, не выдержав мучений, которыми их изо дня в день подвергали палачи, согласились перейти в ислам.