Правда, время от времени, когда очередной корабль готовился к плаванию в Индию, «бендара» — правитель города Малакки, или Мелаки — предоставлял узникам определенную свободу, и даже дарил им деньги для покупки продовольствия, чтобы несколько разнообразить скудный тюремный рацион (как мы убедимся далее, пленникам даже не возбранялось — по крайней мере, время от времени — вступать в отношения с местными девушками). Однако эти послабления делались бендарой лишь с одной единственной целью, чтобы капитаны отплывавших в Индию кораблей могли, по прибытии в Кочин, сообщить тамошним португальским властям, что в Малакке с их пребывающими в плену соотечественниками обращаются хорошо. Воспользовавшись этим обстоятельством, выпущенный из темницы в город для покупки продовольствия Руй Араужу и ухитрился незаметно передать на борт отплывавшего в Индию корабля записочку для Албукерки. Однако после отплытия корабля жестокости тюремщиков возобновились с прежней силой. Нина Шату[78] (скорей всего — Чату), купец из Коромандела, призванный, как благочестивый буддист, творить дела благотворительности и милосердия, сострадая несчастным узникам, старался, в меру своих возможностей и сил, облегчить их скорбную участь. Он был единственным лучиком света в окружавшей заключенных непроглядной тьме. На кого и на что им еще было надеяться? Бежать? Они не оставляли мысли о бегстве, однако Малакка, расположенная между бескрайним морем и полными свирепых тигров джунглями, не оставляла даже самым отчаянным серьезных шансов на успех.

Малакка волею судеб превратилась из убогого рыбацкого селения, влачившего довольно жалкое существование на самом краю вечнозеленого девственного леса, в сокровищницу всего Востока. За девяносто лет до описываемых в этой главе событий принц с острова Ява, бежавший от придворных интриг на близлежащий материк, воспитал из рыбаков пиратов, а постепенный рост их благосостояния за счет все более успешного и прибыльного морского разбоя превратил пиратов в купцов. Со временем рост объема торговли и численности населения превратили бывшее селение в один из центров мировой торговли. Ормуз, расположенный на краю пустыни, и Малакка, расположенная на краю экваториального леса, держали в своих руках всю торговлю Востока.

Европа издревле полнилась слухами о диковинках и богатстве этих двух мировых сокровищниц. Однако, если Ормуз располагался достаточно близко от Европы, чтобы европейцам можно было не сомневаться в его реальности, то Малакка оставалась столь же таинственной и недосягаемой, как, скажем, истоки Нила, «царство пресвитера Иоанна» или основание радуги. Ормуз находился почти по соседству с Ближним и Средним Востоком, Левантом, хорошо известным европейцам еще со времен Античности и Крестовых походов. Малакка же находилась на самом краю света. Там встречались диковинного вида корабли и еще более диковинного вида люди, прибывавшие — плывя неведомыми морями — из государств, столь отдаленных, что их соприкосновение с Западом было лишь эпизодическим и косвенным, неизменно оставлявшим у обеих сторон лишь отдельные, смутные воспоминания, подобно мимолетным сновидениям — не более того.

На шумных базарах Малакки можно было встретить желтых узкоглазых китайцев, воинственных яванцев, немногословных и загадочных жителей островов Лучу (Рюкю, принадлежащих в наши дни Японии)[79], бронзовокожих бирманцев из Хантхавади (современного Пегу, или Баго)[80], коричневых островитян с коралловых атоллов, затерянных в еще неведомых европейским мореплавателям просторах Мирового Океана… Каждый из этих посланцев дальних стран привозил в Малакку лучшие из товаров своей родины — шелк, бархат, парчу, фарфор, золотые слитки, золотую пыль, медь, лак и лаковые изделия, рубины и алмазы, мускус и сандаловое дерево, душистые специи с окутанных ароматом пряностей Молуккских островов. Находилось на малаккских рынках место и богатствам Индии и Аравии. В обширной гавани Малакки, самой лучшей и безопасной из всех гаваней соседних побережий, борт о борт с джонками[81] и «прау»[82] из стран Дальнего Востока и с островов Малайского архипелага стояли на якоре парусники из Каликута, Камбея, Дабула. Бенгала и Коромандела, галеры-фусты и «дау» из Адена, Джидды и портов Красного моря, так что вместительная гавань нередко производила впечатление настоящего города на воде.

На расстояние целой лиги простиралась Малакка вдоль берега. По числу жителей (перевалившему за сто тысяч) она давно уже превзошла своего бывшего соперника- Сингапур, долгое время развивавшегося с ней «ноздря в ноздрю». В архитектурном плане она не отличалась от типичных экваториальных городов: низкие деревянные дома с крышами из пальмовых листьев. Однако в погребах и подвалах этих внешне неказистых жилищ хранились сказочные по богатству клады, ибо малаккские купцы оценивали свои состояния не в денежных суммах, а в золоте — по весу!

В заполнявшей пристани, базары, улицы Малакки разноплеменной, космополитической толпе, были представлены без малого все расы, языки, народы Азии. Не исключая торговцев-мусульман из марокканского Феса, алжирского Орана, Туниса, Каира. О самих малайцах португальский хронист — современник описываемых в данной главе событий — был, похоже, не слишком высокого мнения: «Совершить предательство для них — дело чести». Конечно же, большой вопрос, был ли эта резко отрицательная оценка справедливой в отношении хитрых, вежливых, любящих всяческие увеселения и удовольствия, страстных в любви и в ненависти малайцев, всех без исключения. Скорее всего, нет. Но, тем не менее, весьма многие из них были крайне вспыльчивы и, чуть что, хватались за свое любимое оружие — кинжалы-крисы[83], чтобы избавить наш подлунный мир от его обитателей, вызвавших у них почему-либо недобрые чувства.