Бродик был уже за дверью, когда она поняла его намерение. Она бросилась за ним, пытаясь придумать, каким образом смягчить его гнев. Жаловаться на его слуг — это не лучший способ завоевать их расположение.

Она не хотела быть такой, как Филиппа, не хотела, чтобы ей оказывали фальшивые знаки уважения, в то время как на кухне рассказывали сплетни.

— Бродик, требуется время, чтобы появилось признание. Ты не должен сердиться.

Он остановился на основной площадке башни, повернулся к ней лицом, ошеломленный ее словами.

— Что? Это не вопрос признания. Ты моя жена. — Он сделал паузу, пытаясь взять себя в руки. — Дело не в том, что я не ценю твое мнение, но это вопрос твоего здоровья. Я не могу это игнорировать. Я был бы сердит, если бы обнаружил, что в таких условиях живут кузнецы. Увидеть, что моя жена спит, укутавшись в накидку, — это куда более серьезно.

— Однако я говорила тебе, что я не такая уж хрупкая и что я англичанка. Накидка согревала меня. И я не была лишена полностью удобств. Пойми, что между нашими людьми многие годы недоверия.

Бродик напрягся, как бы пытаясь обрести спокойствие и не закричать. На его скуле задергался мускул.

— Я не намерен это понимать, и ты, моя дорогая жена, не пытайся укрывать тех, кто вел себя бессовестно, пока я отсутствовал, защищая замок.

Он взял ее руку. На сей раз его хватка отличалась от той, когда он собирался снять ее с седла. Ее рука оказалась пленницей в огромной ладони Бродика. Он потянул ее за собой, ее шажки едва поспевали за его широкими шагами.

У входа в столовую стоял Друс и хмуро наблюдал за ними.

— Бродик, есть много других, более важных дел, — проговорила Анна.

Он остановился, плечи его напряглись, он поймал взгляд кузена.

— Подержи мою жену, кузен. У меня есть несколько вопросов к моим слугам.

— Бродик…

Она снова пыталась остановить его. Он буквально толкнул ее в объятия своего кузена.

Взгляд его оставался суровым, им владел гнев, который был присущ ему, когда он был очень зол. Именно этого гнева она боялась, когда ему суждено будет обнаружить ее подлинное имя и положение.

— Ты слишком добра, жена. Я не потерплю такого со стороны любого члена этого дома. И не надо пытаться меня размягчить, когда у меня очень весомые причины для того, чтобы сердиться.

— Терпимость — это благородное качество, способное щедро вознаградить человека. Это христианская добродетель.

Бродик бросил суровый взгляд на Друса.

— Подержи ее здесь. Я разберусь с ней после того, как закончу разговор со слугами.

Бродик не стал дожидаться ответа, резко повернулся и энергичными шагами двинулся вперед. Он излучал ярость, когда громко позвал Джинни.

Анна рванулась было за ним, но Друс крепко удержал ее за предплечье. Анна повернулась, устремила на него полный недоумения взгляд.

— Отпустите меня, сэр.

— Вы не должны этого делать. Вы слышали, что сказал ваш муж.

Рослый шотландец строго посмотрел на нее, но Анна обнаружила, что этот взгляд не оказывал такого же эффекта, как недовольный взгляд Бродика. Друс лишь рассердил ее.

— Я сказала— отпустите меня.

Губы Друса вытянулись в тонкую линию.

— Нет. Вы должны оставаться здесь, и не вынуждайте меня применять к вам силу. Я не собираюсь ссориться с кузеном, если он решит, будто я обошелся с вами грубо.

Впервые в жизни Анна повысила голос до крика. Она забыла о сдержанности, когда услышала долетевший из столовой грохот. В припадке ярости она напустилась на Друса:

— Я не собираюсь стоять здесь и спорить с вами, пока Бродик все испортит. Я сама буду судить о том, что мне нужно!

Это было дерзкое заявление. Друс нахмурился, видимо, обдумывая ее слова.

— Этот человек — ваш муж.

— Экая новость! Он не знает моих сил и никогда не будет их знать, если я позволю пороть каждую горничную за то, что она не обеспечила меня комфортом. Уверяю вас, я способна выносить неудобства не хуже других.

Анна пожал плечами, однако Друс упрямо продолжал удерживать ее за руку.

— Предупреждаю вас, сэр. Отпустите меня.

— Нет.

Анна опасно сощурила глаза.

Бродик пытался держать себя в руках, но это было очень нелегко. Джинни одарила его упрямым, вызывающим взглядом, в котором не было даже намека на раскаяние. Девушки выстроились рядом с ней, явно поддерживая поведение старшей горничной. Бродик был готов к этому. Но его поразила враждебность, которая была написана на их лицах. Если бы его жена была мелочной и скаредной, он мог бы это понять. Он адресовал первый вопрос к кухарке, которая тоже смотрела на него в упор.

— Я никогда не подозревал, что вы можете быть столь жестокосердны. У вас у самих есть дочери, которые скоро выйдут замуж.

Байд вздрогнула, потому что его голос был неожиданно тихим. Горничные пошевелились, некоторые даже опустили глаза.

— Вам нужно подумать, каково это — выйти замуж и оказаться вдали от дома, где нет ни единого знакомого лица. Она не привезла с собой даже горничную, но я думаю, что это был просчет с моей стороны. Я думал, что слуги Стерлинга достойны того, чтобы позаботиться о своей госпоже без английской горничной, которая была бы над ними.

Лица многих побледнели. Бродик не испытывал жалости к ним.

— Вы должны сказать, в чем причина такого неуважения. Моя жена… трудна в общении?

Некоторые из молодых девушек посмотрели в сторону Байд и Джинни — старших по возрасту и положению. Обе женщины молчали.

— Я узнаю правду об этом деле уже сегодня.

Окинув взглядом строй одетых в форму девушек, которые получали плату из его казны, Бродик указал на одну из них.

— Моген, скажи мне, что заставило вас не оказывать услуг. Если это был диктат моей жены, то так и скажи.

— Это ничего не решит, милорд.

Его жена гордо и решительно вошла в кухню.

— Я велел тебе не отпускать ее! — сердито воскликнул Бродик, обращаясь к кузену.

Друс мрачно взглянул на мило улыбающуюся Анну, поднял палец и показал на нее.

— Она укусила меня.

— О Господи! Остался ли хоть один человек в этом замке, который помнит, что я здесь хозяин?

— Вы можете отчитывать ваших слуг, но это не изменит их истинного отношения, милорд.

Бродик уставился на жену, на лбу у него появилась морщина.

— И что ты этим хочешь сказать?

Он старался сдерживаться, но Анна все равно почувствовала его раздражение.

— Я могла бы отругать их сама, если ты хочешь услышать ответ.