Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как знаешь, любуйся, а я пошел. Спокойной ночи.
– Обстоятельства бессильны перед искренностью чувств.
– Что?
– Не обращайте внимания, это я о своем, о девичьем.
Он вернулся буквально тут же:
– Так, детка, мама не может заснуть, нервничает и меня почем свет ругает. Сейчас сама придет за тобой. Мы перестелили постели, я на тахте лягу, а ты с мамой на софе. Вот халат, он совершенно новый.
– Спасибо, у меня свой. Но мне очень неудобно.
– Ванная вон там, а это туалет.
Я смотрела на кремлевские башни и тихо шептала:
А из вашего окна площадь Красная видна.
А из нашего окошка только улицы немножко.
Потом вдруг припомнила другую строчку: «Дело было вечером, делать было нечего». Дело было уже не вечером, а под утро, а делать действительно было нечего. Тихо, как мышка, я юркнула под толстое ватное одеяло и блаженно вытянула ноги. Мама моего «мужа» даже не шелохнулась, сделала вид, что спит, чтобы меня не смущать. Утром познакомимся.
Кремлевские звезды светили и в этой комнате прямо в окна. Я смотрела на них, не моргая, не дыша, а они на меня. Потом эти рубиновые звезды хороводом, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, буквально вскачь понеслись у меня перед глазами. Мне казалось, что я только на минутку сомкнула их, а очнулась от легкого прикосновения какой-то руки. Мне улыбалась пожилая женщина. Окна заливал дневной свет.
– Доброе утро, с праздником. Пора вставать, через полчаса начинается парад. Будем завтракать и смотреть. Миша, ты тоже просыпайся, поможешь мне накрыть стол.
Я отвернулась к стенке, чтобы сынок мог спокойно одеться. Он сделал это мигом, натянув на себя спортивный костюм, и выскочил из комнаты. Игриво пожимая плечами, в шикарной ночной рубашке, улыбаясь во весь пухлый алый рот, его мама вышла следом, разведя театрально руки с ярко накрашенным маникюром. За дверью услышала, как она говорила:
– Какая роскошная копна золотых волос у этой спящей красавицы. Откуда ты ее знаешь? С нашей Лиленькой вместе работают? Красивая девушка.
Подняться не было никаких сил. Мое измученное тело явно еще не отдохнуло. С улицы доносилась музыка, и одновременно где-то за стенкой горланила на полную громкость радиоточка:
Я быстро откинула одеяло, похватала свои вещички и побежала в ванную. Ну и ванная! В нашей одесской хрущобе кухня раза в два меньше. Вода из крана такой кипяток, обжечься можно, а струя так мощно бьет по телу, что даже больно. Да, Москва! Мой марафет всегда состоял из трех частей: глаза, губы и накрутить что-нибудь на башке под настроение. Но сейчас особенного настроения не было; я просто расчесала волосы и оставила их распущенными. В дверь ванной постучали: детка, телефон, какой-то мужчина.
Звонил мой вчерашний попутчик. На все его вопросы, я отвечала односложно: «Да! Все хорошо. Встретили прекрасно. Сейчас садимся завтракать. Нет, все действительно хорошо. С праздником!»
– Детка, ты готова? Тогда за стол. Ах, да, ты грозилась с утра звонить в гостиницу в «Россию». Успеешь.
Круглый стол, стоящий посреди большой комнаты, был сервирован со вкусом, а по одесским понятиям выше крыши. Московский размах чувствовался во всем. Хозяева, судя по всему, вообще ни в чем себе не отказывали. Все очень красиво и очень все вкусно. Несколько раз я сделала комплимент хозяйке, которая рассматривала меня в упор, не скрываясь. Мы выпили с ней по бокалу шампанского, сын отказался:
– Я пить не буду, после демонстрации покатаю одесситку по Москве. Детка, ты согласна отмечать праздник в Архангельском?
Какое бы место он ни назвал, мне было все равно. Я ведь нигде не была и ничего не знаю. Я периодически подходила к окну и наблюдала, как через мост движутся колонны демонстрантов с транспарантами. Такое необыкновенное чувство испытываешь: вон они там идут, ты видишь их из окна и через некоторое время увидишь по телевизору уже на Красной площади. Увлеченная всем этим, не заметила, как он плотно прижался к моей спине сзади, положив руки на плечи и легонько касаясь моей щеки, и, как бы невзначай, стал объяснять, где какая башня Кремля. «Вот эта – Боровицкая, а вон – Кремлевский дворец съездов. Раньше, когда его еще не построили, я сверял свои часы по часам Спасской башни. А теперь виден только верхний уголок – 3, 9, 12». Он близко прижал свою голову к моему уху и потихонечку стал целовать меня в щеку.
– Пойду помогу твоей маме, посуду помою. Пожалуйста, отпусти меня.
У мойки на кухне, однако, суетилась, мыла тарелки пожилая женщина с седыми подсиненными волосами, уложенными в прическу довоенных, наверное, лет. Худая, высокая, в строгом темно-синем платье, вероятно, ровесница моей бабушки, но какая между ними разница. Моя бабушка – мягкая добрая сгорбленная старушка, а эта – ровная, как железобетонная шпала, со взглядом коршуна, готовая в любую минуту наброситься на обессиленную дичь. Мне от ее пронизывающего насквозь взгляда черных глаз стало просто нехорошо. Я еле удержала в руках грязные чашки. От неожиданности поздоровалась и даже поздравила ее с праздником. На удивление она любезно ответила своими поздравлениями и спросила, действительно ли, как услышала, я приехала из Одессы.
Женщина домыла свою тарелку, подошла к столику, спрятала все в холодильник, поклонилась мне и удалилась в свою комнату. Только тогда я вспомнила, как Лилька мне рассказывала, что Мишина мама сейчас не очень-то ладит с бабкой.
Оставаться дальше здесь, вовлеченной в эту атмосферу натянутых отношений? Нет, ни за что, срочно в гостиницу. Я покопалась в сумке, все перерыла, пока со дна не вытащила блокнот с номером телефона, который мне любезно дал наш начальник отдела снабжения Абасов, уважаемый в Одессе деловой человек. Номер был постоянно занят, но я все же дозвонилась. Увы и ах, необходимая мне Елена Александровна сегодня выходная, а в гостиницу сейчас никого со стороны не селят, у них спецобслуживание, помочь мне смогут лишь после праздников.
Может, я ошибалась, но мне показалось, что это отвечала сама Елена Александровна, в конце разговора, очевидно, забывшись, она передала Абасову горячий привет. Мелькнула мысль собрать пожитки и рвануть в аэропорт, но, как только я заикнулась, сын и мать в один голос запротестовали. Он распластал свои руки, пытаясь на радостях поймать меня в свои объятия, я увернулась.
– Мы тебя, детка, никуда не отпустим.
Гостеприимная хозяйка поддержала сына:
– В тесноте, да не в обиде. У нас часто гости, бывает, стелем им на полу. А что делать? Это же Москва. Как-нибудь устроимся.
Ее улыбчивое лицо, добрые глаза источали столько радушия, что мне ничего не оставалось, как только поблагодарить ее.