– Ты с ума сошла! – закричала я. – Мне тоже больно. Я любила бабушку. И прямо перед смертью она сказала мне, как гордится мной и любит меня. Я тоже хочу, чтобы кто-то был виновен в ее смерти! Но люди умирают. Особенно те, кому за восемьдесят. Света не виновата, что нашла ее тело. И она точно не воровка. У меня дома были приставки, техника. Что-то она ничего не крала. Ты переходишь границы разумного! Ты не имеешь права раскидываться такими жестокими обвинениями.

Я думала, что мне нужно быть аккуратнее в выражениях с мамой, думала, как ей больно и что я должна быть терпимее. Но я продолжала кричать в трубку и не могла понизить голос. Эти обвинения казались настолько абсурдными и несправедливыми по отношению к хорошему человеку, что внутри меня все закипало от возмущения.

– Я уже съездила на ее места работы. Я нашла, что она меняла паспорт, – продолжала мама, не обращая внимания на мои крики.

– Что? И как съездила? Нашла что-нибудь? – язвила я.

– Пока нет. Но это вопрос времени. Она ненормальная.

У меня совсем кончилось терпение:

– Это ты ненормальная! Ты начала ее преследовать?! А ты на вашей встрече ей это сказала? Я бы тоже в обморок упала. Ты жуткая. Тебя не было с нами. Ты неизвестно сколько лет живешь отдельно от семьи, приезжаешь, только когда бабушка умерла, и начинаешь обвинять всех в ее смерти и ограблении? Света нашла ее труп, вызвала полицию и «Скорую», занималась этим. А ты? Ты хоть раз навестила бабушку за эти годы? Не переноси свое чувство вины на других.

Мама бросила трубку. В принципе, я тоже не хотела больше с ней общаться. Я позвонила Феде:

– Привет. Мне мама сказала, что Света на вашей встрече в обморок упала.

– Да. Ей стало плохо. Я сразу ее увез, – спокойно рассказал Федька.

– Мама сказала, что Света притворялась, – пожаловалась я.

– Твоя мать как всегда, – Федя раздраженно выдохнул. – Света не притворялась. Она во время этого обморока, простите, обоссалась. Я не думаю, что это специально.

– Да уж. Моя мать начала на нее копать информацию и ездила в ее места работы, – продолжала я.

Мне нужно было услышать, что мамины действия неадекватны. Я не понимала, почему именно. Но мне это было нужно.

– Твоя мать конченая, уж извини, – нервно рассмеялся Федя.

– Ничего. Я тоже считаю, что она немного повернулась, – выдохнула я. В тот момент я почувствовала жалость к своей матери. – Но ее можно понять. Она потеряла маму.

– Если бы ты потеряла маму, ты бы так не расстраивалась, – злобно ответил Федя.

– Если бы моя мама умерла, я бы повесилась, – внезапно призналась я.

В груди защемило. Я ненавижу маму ровно настолько же, насколько люблю. Какой-то нездоровой детской любовью. Одна мысль о том, что она тоже может умереть, разрывала мне сердце.

– Ой всё, не нагнетай, Щукина, – попытался отшутиться Федя. – Короче, Света у меня, с ней уже все хорошо. Завтра прилетит к вам.

В сентябре 2022 года мы с Мишей вскроем обман Светланы Богачёвой обо всем, и она признается, что ограбила мою бабушку. Но будет клясться, что ее не убивала. Чего стоит клятва Светланы Богачёвой, думаю, пояснять не надо. Она призналась в ограблении, потому что знает, что за это ей ничего не будет. Адвокаты объяснили нам, что, если мы сами дали человеку ключ от квартиры, доказать именно ограбление практически невозможно. Даже если она взяла деньги, у нее был ключ.

Моя абсолютно здоровая бабушка, по словам Богачёвой, умерла за несколько минут до ее прихода. Конечно, было вскрытие. Но так как никаких подозрений в неестественности ее смерти не было, в больнице поставили самую распространенную причину смерти пожилых людей: сердечную недостаточность. Это как написать, что человек умер в результате отсутствия кислорода в мозге, – в любом случае будет правильно.

Сегодня я практически уверена, что Светлана Богачёва может быть причастна к смерти моей бабушки. Я не знаю каким образом – сказала ли ей, что я тяжело больна или умерла, и этим разорвала бабушке сердце, или вколола что-то. Шприцы с неизвестными жидкостями, как вы помните, она носила с собой часто.

Что я знаю точно – это то, что Светлана ее ограбила. Это ее собственное признание – вы увидите его дальше в этой книге. Она ограбила мертвую старушку, вынеся деньги из квартиры и даже переведя с ее телефона остаток последней пенсии в тринадцать тысяч себе на карту, а потом приехала к ее внучке и утешала. И соболезновала. Ах, как она мне соболезновала – хотя на самом деле не чувствовала вообще ничего. Потому что такие люди, как она, не умеют чувствовать в принципе.

Гарик Оганисян и нарды

Света вернулась из России. Она очень соболезновала моей утрате и постоянно меня утешала. Рассказывала, как тяжело бабушка переживала мою эмиграцию. Еще она сказала, что моя мама успела обвинить в смерти бабушки не только ее, но и меня.

Это стало последней каплей. Я заблокировала мать во всех соцсетях и мессенджерах. Света поддержала это решение и сказала, что сама будет общаться с ней по любым вопросам. Что она была знакома с моей бабушкой и будет помогать деньгами моей маме, чтобы ее похоронить. После кремации бабушкин прах закопали к могиле моего дедушки. Оставалось только установить памятник. Света сообщила, что моя мама попросила деньги на памятник у нее.

Я была в ярости, что по такому деликатному семейному вопросу мама обратилась к Свете. Сначала жила неизвестно где, бросила нас, не нашла денег даже на похороны своей матери, а теперь требует их от Светы, которую обвинила в ограблении и чуть ли не убийстве. Я звонила со Светиного телефона маме и предъявляла ей претензии. Мама парировала – мол, наша семья очень помогла Свете в период ее болезни и пусть та поможет в ответ.

Я считала, что мама сумасшедшая – просить у больного человека в эмиграции деньги на похороны своей матери. И, честно говоря, в ярости наговорила ей очень много жестоких вещей. Я махнула рукой – пусть делают что хотят. Но Светиных денег мама не получит. Нам в эмиграции едва хватало на жизнь, Света продолжала покупать себе дорогие лекарства и подрабатывала написанием лекций для студентов-медиков. Оплатить даже часть памятника бабушке она была не в состоянии.

Постепенно жизнь начинала возвращаться в прежнее русло. Я выступала на открытых микрофонах, мы продолжали обживаться в Ереване. Время от времени боль от утраты бабушки и невозможности даже увидеть ее могилу прорывалась наружу, и я долго рыдала, пока, обессилев, не засыпала.

В этот период меня очень поддерживал старый друг Гарик Оганисян.

Мы познакомились с ним на петербургском