Света повезла нас домой на такси. Всю дорогу я сидела и думала: а ведь действительно, этот человек столько всего для меня сделал. И почему я нос ворочу?

Прошло уже два года, но до сих пор что-то в Свете меня сильно отталкивало. Что-то, что с самого первого дня нашего знакомства подчас вызывало у меня омерзение. Но мой мозг продолжал придумывать рациональные объяснения моим подозрениям.

Может быть, дело во внешности? На мой взгляд, Света была некрасивой, но судить людей по внешности – последнее дело. Может быть, дело в разнице в возрасте – взрослая тетка якшается с молодой девочкой?! Но многим моим хорошим знакомым было за тридцать, а некоторым и за сорок. Она лезет обниматься все время? Ну, она просто тактильный человек. То, что мне это неприятно, – это мои проблемы. Все нормальные люди обнимаются, и ничего.

Или, может быть, она просто выглядит отталкивающе и безумно? А что, если столько горя, смертей и болезней свалится на человека, он должен после всего этого выглядеть здоровым и цветущим? Ведь объективно все мои друзья знают Свету. Бабушка и папа ее знают. Папа с ней даже дружит. Я видела ее документы, наблюдала ее болезнь, поломанные пальцы, некрозы. Видела ее коллег и детей, которых она спасла. Все это было реальным.

Но что-то не давало мне покоя. Наверное, это была внутренняя чуйка, которую я всеми силами старалась глушить в себе логикой. И поэтому сейчас, в такси, не замечала мерзкой манипуляции Светы, чтобы вызвать во мне чувство стыда. Я верила, что ей обидно и она искренне считает, что я отношусь к ней несправедливо.

– Извини. Я не права, – повернулась я к Свете. – Я не должна была этого говорить.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – надула губы Света.

Мы приехали домой. Миша вышел нас встречать. Я кинулась из машины ему навстречу. Мы обнимались, целовались и плакали. Миша взял мое лицо в свои руки и не мог насмотреться на меня, а я – на него.

Мы прошли в дом, и я сразу бросилась обнимать Пепегу. Пес был абсолютно счастлив! Прыгал, вилял хвостом, лизал мне руки и лицо. Потом успокоился, пошел к своей миске и съел все, что там лежало.

– О! А вы говорите, что пес не ест! Все ест! – воскликнула я.

– Тань, честно. Он ест в первый раз, – ответил Миша.

Я разобрала чемодан, поставила на стол сладости из Турции и за чаем рассказала Свете и Мише про Анну и Эйса и как круто я проводила с ними время в Турции до того момента, как увидела новости. Миша и Света рассказывали, как они вылетали из России и как было сложно перевозить животных. Также мне наконец-то вернули мою технику – айфон и макбук.

Правда, был один странный момент – Света удалила все банковские приложения с моего телефона. Я спросила, зачем она это сделала, ведь на мне два невыплаченных кредита, за которыми надо следить, один из которых – в залог папиной квартиры. Света уверила меня, что все погасила. А приложения удалила, чтобы через них меня не могли выследить.

Объяснение показалось мне бредовым, но если Света все погасила, то причин переживать у меня нет. Если бы с кредитами были какие-то проблемы, папа бы мне сказал. А если Света хочет таким образом перестраховаться – пожалуйста. Тем более что зайти в эти приложения я не могла без номера российского телефона. А мою сим-карту они выкинули еще в Петербурге.

Когда на часах был уже час ночи, мы с Мишей пошли гулять.

– Почему ты не встретил меня из аэропорта? – спросила его я. – Я думала, так будет логичнее. Свете же нельзя тяжести таскать, а у меня чемодан.

– Тань, клянусь, я очень хотел. Света не разрешила. Сказала, что поедет она, и все тут.

– Странно, – удивилась я.

– Да ладно, какая разница, кто тебя встретил. Самое главное, что мы снова вместе.

Мы сели на скамейку в сквере недалеко от дома. Миша сжимал мои руки, мы смотрели на звезды.

– Если честно, я вообще не представляю, как жить дальше, – произнесла я.

– Я тоже, – ответил Миша.

Смерть

В начале апреля Света сообщила, что ей нужно ненадолго уехать в Россию, разобраться с документами и взять некоторые из наших вещей. Я купила две открытки и попросила ее передать их Феде и в бар «1703». В них я написала, как сильно скучаю, и обещала вернуться, как только смогу. Света уехала и остановилась в Петербурге пожить у Феди. Не считая животных, мы с Мишей остались вдвоем.

Это было очень спокойное время. Мы ходили на свидания, смотрели достопримечательности Еревана. Ереван был не похож ни на Петербург, ни на Стамбул. Это небольшой, но уютный город, над которым величественно возвышается прекрасная гора Арарат с белоснежной вершиной. Арарат выглядит настолько восхитительно, что, при случайном взгляде на горизонт между домами, кажется, будто какой-то гениальный художник нарисовал его акварелью. И люди в Ереване очень дружелюбные. Веселые таксисты учили нас армянскому языку, хотя отлично знали русский. Меня восхитило, что люди здесь знают сразу несколько языков. Мы сразу выучили базовые приветственные фразы и щеголяли своими познаниями перед кем только могли. Услышав, как мы пытаемся говорить на армянском, местные жители расплывались в улыбках и поддерживали нас.

В местных кафе мы наедались до отвала. Казалось бы, заказали всего пару блюд, а нам приносили целые горы еды: сложенная пирамидкой вкуснейшая толма, наваристый хаш, гигантские ёки с разнообразными начинками. И в довесок ко всем блюдам приносили целые кипы лаваша. Только в Армении я поняла, что такое настоящий лаваш. В местных супермаркетах SAS были огромные фуд-корты, где армянские девушки ловко раскручивали тесто над головой, создавая этот лаваш.

В Ереван уже успели приехать некоторые комики из России, и мы вместе выступали на русском языке перед русскоязычной публикой. У меня был самый настоящий когнитивный диссонанс: вот комики, с которыми я вместе выступала в России, вот мы выступаем на сцене на русском, и все смеются. Но при этом мы все в Армении. Так странно. Но за два года жизни с Богачёвой я привыкла к странностям и просто плыла по течению.

Пятнадцатого апреля мне позвонила бабушка. Мы долго разговаривали, и уже под конец разговора она спросила, где ключи от ее дома, которые были у меня. У меня всегда лежал дополнительный комплект ключей от бабушкиной квартиры – на случай, если вдруг она потеряет свои или ей станет плохо, чтобы я могла открыть дверь. Я сказала, что они у Феди и он завтра ей занесет. Федя хранил у себя дома