Теперь наступило время рассказать о своем бизнесе народу, чтобы быть демократичным, насколько это возможно… Он знал, что демократический имидж ему понадобится.

Для своей рекламной кампании он встретился непосредственно с руководителем крупнейшего держателя телевизионного времени, главой рекламного агентства «Курьер-СТ» господином Крановым.

Во время разговора оба много смеялись, пили коньяк и курили сигары.

Они ощущали себя ровней друг другу, и лишь это равенство положений позволяло людям общаться почти искренне.

Конечно, они обо всем договорились… Особенно когда были озвучены такие бабки…

— Ты чего, Валер, — поинтересовался господин Кранов, подмигивая косым глазом. — Ты чего, в президенты собрался?

— Ты как догадался?

— Не забывай нас, когда царем станешь! Не забудешь? А-а?

— Я — памятливый…

Садясь в машину, он грязно выругался…

И падал стакан…

К 1991 году Слон овладел всеми видами граверного дела. Все предыдущие годы он с маниакальным упорством изучал, пробовал, создавал. В восемьдесят восьмом он подделал удостоверение кандидата исторических наук, профессора университета Патриса Лумумбы и проник на конференцию стран ближневосточного залива, проходящую в Москве.

На конференции за сто рублей он нанял переводчика, задачей которого было провести беседу с премьер-министром Ирака.

— Такая высокая честь! — тарахтел переводчик Алик Роверман. — Большое вам спасибо!..

Не за что, — скромно ответил Слон, поправляя очки с толстенными линзами. — Весь разговор должен оставаться в тайне, тогда я поговорю, чтобы вас взяли в МИД переводчиком.

— А что ваш специалист? — поинтересовался переводчик.

— А мой полиглот остался в Америке…

— Господи, что вы такое говорите!

— Сейчас он политический эмигрант… Вы хотите стать эмигрантом?

— Что вы! — вдруг раскраснелся переводчик. — Я — патриот!.. Я даже еще не вышел из партии!

Слон пожал патриоту руку.

— До завтра, — определил он. — В одиннадцать, в переговорном зале!

В этот день Слону пришлось прослушать долгую политинформацию о состоянии политических дел в мире, об экспансии Израиля, о роли главенствующей роли Ирака в мировом процессе.

И нужно самому премьер-министру говорить такую фигню, думал Слон… Он зевал, теребил наушник, то и дело протирал стекла очков… Он вспомнил свой недавний поход к окулисту, который строго, как будто на войне, сообщил ему, что если парень будет и дальше вести такой образ жизни, то лет через пять зрение оставит его… Все там у него отслоилось и развалилось на микроскопическом уровне!..

Он сумел настичь иракского премьера на выходе и позвал его по имени.

— Аль-Джаафари!

Охрана напряглась…

Премьер остановился, наткнувшись на ищущий взгляд из-под толстых очков.

— Спросите его, что он хочет? — приказал премьер.

— Что ты хочешь? — перевел, словно выстрелил, двухметровый охранник-секретарь Аль-Джаафари.

Слон полез в нагрудный карман. Охрана тотчас сомкнула свои ряды вокруг премьера.

— Relax! — приказал политинформатор. — We are in Moskow![9]

Стон достал из кармана купюру в сто динар и протянул ее премьеру.

— Why?![10]— удивился Аль-Джаафари.

Передайте, что это новые деньги, — с волнением произнес Слон. — Я сам их сделал. Я готов подарить их Ираку!

Премьер взял в руки купюру.

Он сразу все понял.

Он понял, что это понравится президенту.

— У меня есть вся денежная линейка! — уточнил Слон. — И металл тоже! Саддам будет просто счастлив!

— Назначьте ему завтра встречу на десять, — приказал секретарю премьер.

— Можно в одиннадцать?

Секретарь-телохранитель напрягся.

— О'кей, — улыбнулся Аль-Джаафари. — В одиннадцать…

Слон никак не мог в десять, так как в девять он забирал из роддома свою новорожденную дочку. Жена бы ему никогда не простила… И так живут в напряге…

За несколько минут до одиннадцати он стоял со своим переводчиком возле дверей переговорного зала. В крепко сжатой руке Слон сжимал ручку здоровенного портфеля.

— Опаздывают! — волновался переводчик.

— Придут, — успокаивал Слон, хотя сам волновался не меньше.

— Они пришли в половине двенадцатого… Сели в зале друг против друга, как на официальных переговорах.

— Можно посмотреть? — попросил Аль-Джаафари.

— Можно, — посмотрел на своего переводчика Слон. — Только я хочу, чтобы все, что я сделал, было официально оформлено, как дар!

— Как дар правительства СССР? — уточнил иракский посол.

— Нет, как мой личный!

Аль-Джаафари хмыкнул. Это было необычно…

— Вы мусульманин? — поинтересовался.

— Что вы! — улыбнулся в ответ Слон. — Я — атеист. Вот у меня дочка родилась неделю назад. Жена настаивает, чтобы покрестили, а я вот сомневаюсь…

— Желаю вам мальчика! — чувствовал себя совсем расслабленным премьер. Хотел было добавить — «мусульманина», но шутить не стал.

— Спасибо, — прижал руки к сердцу Слон.

— Мы воспримем ваш дар как ваш личный дар! — пообещал глава иракского правительства.

Спасибо… — на некоторое время в переговорном зале зависла сигарным дымом пауза. — Ах, да! — спохватился Слон и щелкнул замками портфеля. — Вот!..

Он стал метать на стол пачки с деньгами, мешочки с монетами, приговаривая: «Это для этой провинции, это для другой»…

Премьер с нескрываемым интересом глядел на этого полуслепого русского.

Аль-Джаафари брал в руки каждую предложенную купюру, просматривал ее на свет, обнаруживая на сотенных «водяного» Хусейна, на более мелких дензнаках увидел свою физиономию, а также и других политических деятелей узнавал.

Почти детская радость охватила сердце премьера. Он улыбался широко и прекрасно. Таким его никто и никогда не видел.

«Ах, как это понравится Саддаму!» — радовался премьер. Он вспоминал национальные деньги, напоминающие конфетные фантики, рвущиеся от любого неловкого движения.

— А это что? — поинтересовался Аль-Джаафари, указывая на тоненькую полоску фольги, делящую купюру пополам.