Я почесал кончик носа. Разговор становился интересным.

— Ты серьезно веришь в ад?

— А как можно верить в Бога и не верить в дьявола? — спросила Арина. Причем произнесла это так, что сразу стало понятно — Бог для нее с большой буквы, а его оппонент с маленькой.

— В котлы и сковородки? — продолжал я интересоваться. — Извини, если личный вопрос…

— Да нет, чего тут личного? — удивилась Арина. — В котлы, конечно, не верю, это фигура речи…

— А в сковородки? — не удержался я.

Арина улыбнулась.

— Тоже. Но система должна иметь обратную связь, должно быть вознаграждение за праведную жизнь и наказание за неправедную.

— Какая система?

— Взаимоотношений Творца с тварями. В смысле — с людьми и Иными. И если у людей выбор есть, так у нас, увы, нет — мы все виновны и обречены на адские муки.

Становилось все интереснее и интереснее.

— Ладно, ты веришь в Бога, это твое личное дело, — сказал я. — На самом деле это для Иных не то чтобы редкость… Но обычно придерживаются более… э… гуманной точки зрения на Бога.

— Как соотносятся Бог и гуманизм? — удивилась Арина. — Гуманизм — это человеческое. Ясно даже из названия.

— Допустим, но… Понимаешь, обычно считают, что Богу важны добрые дела людей, их поведение! Можно быть магом, Иным, но делать добрые дела…

— Противоречит правилам, — строго сказала Арина. — В Библии сказано ясно, никаких двусмысленных толкований быть не может: колдовство — это зло. «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам, не ходите и не доводите себя до осквернения от них…» Или вот, поконкретнее: «Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою через огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник, вопрошающий мертвых, ибо мерзок перед Господом всякий, делающий это, и за эти-то мерзости Господь изгоняет их от лица твоего…»

— Ты всегда была такая умная? — спросил я. — А чего тогда подалась в ведьмы?

— Какой выбор у крестьянской девчонки? — пожала плечами Арина. — Господин Якоб меня не спрашивал — ни когда юбку задирал, ни когда в Сумрак запихнул. А раз уж стала ведьмой, то пришлось ведьмой жить… этого не отмолишь.

— Никак? — не удержался я. — Что-то ты недооцениваешь милосердие Божье.

Арина пожала плечами.

— Может, ты и прав, — неожиданно легко согласилась она. — Только я ж не только колдовала. Бывало, что и людей изводила… начиная с Якоба, учителя моего, а это уж совсем нехорошо — учителей убивать…

— Он же тебя изнасиловал! — возмутился я. — Несовершеннолетнюю!

— Тю… — махнула рукой Арина. — Вот невидаль. Вовсе не насиловал, а совратил. Леденец сахарный дал, между прочим. Не бил почти. А что совсем девчонкой была — так время ж другое было, тогда не на паспорт смотрели, а на сиськи — есть или нет. Не колдун Якоб, так пастух Ванька или барин Евграф Матвеич попортили бы…

Она секунду подумала и добавила:

— Скорее, Ванька, не так уж я и пригожа была, чтобы барин к себе вызвал.

— А я был уверен, что ты убила своего наставника именно за насилие, — сказал я. — Помнишь… ты же писала в объяснительной? «Стервец похотливый»… как-то так…

— Стервец похотливый! — поддержала меня Арина. — А кто ж еще? Я ему и стирала, и готовила, и в постели старалась изо всех своих девчоночьих сил! А он каждый месяц — то в бордель, то какую-нибудь светскую даму соблазнит… Я реву, кулачками его колочу, а он только руками разводит и говорит: «Майн либер Арина… пойми, что мужчина по природе своей животное развратное, склонное к победам на любовном поприще… Сплю я с тобой, ибо это полезно для обучения и воспитания, но нет в тебе ни тела, ни опыта, чтобы претендовать на все мое внимание…» Я, конечно, понимала, прав он. Но тут уж вроде отъелась на ученических харчах, грудь — во! Задница — во! И мужчину уже умела ублажить любым способом. А он все ходит и ходит налево! У меня день рождения был, тринадцать исполнилось, а он этот самый день в борделе провел! Ну… я и не выдержала. Вызвала его на дуэль, все по чести. Надеялась, что он сдастся… пощады запросит… я бы простила. А он, видать, поверить не мог, что я сильнее его стала, дрался насмерть… ну и вот…

Арина вздохнула.

— Ты надо мной не издеваешься? — спросил я.

— Нет, с чего бы? — удивилась Арина. — Светлый, ты пойми, жизнь она сложная, не черно-белая, а цветная и в крапинку. Есть, конечно, и такие, что злодеи до глубины души, а есть и праведники во всем. Но такие долго не живут. А большинство — оно разное. В людях все намешано, а мы из людей вышли, и никуда нам от этого не деться… — Арина повернулась к проходящей мимо стюардессе и с улыбкой попросила: — Милочка, а подай-ка нам какой-нибудь еды, мне — шампанского, а кавалеру моему — коньяка.

— Я не буду, — буркнул я.

— Тогда и ему шампанского, — не смутилась Арина.

Я был уверен, что нас начнут шерстить еще в аэропорту. Разумеется, паспортный контроль мы прошли без проблем — бдительные тайваньские пограничники увидели в наших паспортах несуществующие тайваньские визы, а умные компьютеры послушно проглотили их несуществующие номера. Этим занималась Арина — я, если честно, предпочел бы просто пройти сквозь контроль невидимым или через Сумрак. Но ведьма предпочла создать фальшивые въездные документы, проворчав: «Дабы форму не терять…» В самолете нам так и не удалось поспать, зато шампанского и коньяка мы выпили с избытком, глаза устали от просмотра кинофильмов… в общем — вид был еще тот. Мне лично ничего не хотелось, кроме как ввалиться в отель и уснуть.

Вслед за паспортным мы миновали и контроль для Иных. Опять же выглядел он на удивление дружеским — дорогу нам никто не перегораживал, просто еще в коридоре на подходе к паспортному контролю мы увидели различимый лишь Иными плакат, вежливо приглашающий Иных «посетить комнату контроля». Для людей плакат выглядел куда более устрашающе — он сообщал, что на Тайване за ввоз наркотиков положена смертная казнь, и если у вас в карманах завалялось что-либо сомнительное, лучше все выбросить в заботливо поставленную под плакатом мусорку…

— Какое удивительное доверие, — сказал я, пока мы двигались к «комнате контроля». — А если бы взяли и не пошли? Выход свободен.

Арина фыркнула. Недосып и похмелье сказались на ее характере не лучшим образом.

— Не будь остолопом, чароплет. Я уверена, за нами следили с момента выхода из самолета… точнее — с самолета.

— Да с чего бы? — поразился я.

— Наша стюардесса — светлая Иная. Слабая, седьмого уровня. Но мы же и не скрывались… И правильно делали, полагаю.

Комната контроля притаилась ближе к выходу, между туалетными комнатами и ларьком с сувенирами (не представляю, кто покупает сувениры, только что сойдя с самолета, но парочка таких странных людей у ларька стояла). Мы вошли в дверь и обнаружили небольшой и вполне уютный зал, с мягкой мебелью, крошечной барной стойкой, собственным сортиром и столом администратора (который по-русски обычно именуют ресепшеном, приделывая к английскому слову русское окончание). Честно говоря, в данном случае получившийся двуязычный уродец был бы предпочтительнее — двух милых девочек за столом никак не хотелось называть «администраторами». Слишком уж казенное это слово в русском языке. Девочкам было от силы по двадцать лет, выглядели они еще моложе, обе были миленькие и улыбчивые — только одна Светлая, а другая — Темная.