— Кто вы, осмелившиеся вторгнуться на мою территорию?

— Мы из деревни, — ответил Аттила, ткнув большим пальцем в сторону плоскогорья на западе.

— Ты лжешь, — сказал вождь. Его лицо потемнело. — Мы преследуем вас с запада уже много дней. Ты прекрасно это знаешь. Почему вы пришли теперь в ту деревню? Почему вы там остановились? Какова ваша цель? Скажи мне прежде, чем умрешь.

Некоторое время странный главарь разбойников не отвечал. Наконец произнес:

— Смысл моих слов вряд ли будет тебе понятен.

Среди собравшихся воинов прокатился гул при подобной дерзости.

Вождь кутригуров осмотрелся. Большинство из его людей уже сидели верхом, сжав в руках луки.

Аттила тоже окинул взглядом окрестности. Круг рядом с воинами еще не сомкнулся. Тогда гунн снова заговорил:

— Мы принесли тебе наш подарок, нашу дань. Отличная туша. — Каган зловеще улыбнулся. — Весом не меньше человеческого — именно такое условие ты и ставил.

Повернув коня, он схватил мешок, в котором лежал завернутый в одежду зарезанный воин, и сорвал маскировку.

Стоявшие в кругу ахнули, не веря своим глазам. В тот момент, когда нахлынули ярость и желание отомстить, Аттила поскакал во весь опор. Остальные три спутника последовали примеру предводителя. Чанат и Есукай бросили шест с распухшим телом на землю, покрыв погибшего позором.

Четверка уже неслась мимо черных палаток, прежде чем воины-кутригуры пришли в себя от изумления и смогли направить гнев в нужное русло, чтобы разумно действовать. Тогда они кинулись вдогонку.

Несясь на бешеной скорости, Аттила вытаскивал копья из земли и сваливал палатки в находящиеся неподалеку костры. Три гунна делали то же самое, оставляя за собой груду разбросанных обломков. Они проскакали через палатки, как заяц мчится по траве, видя над собой разомкнувшиеся челюсти хищника, без устали петляя налево и направо и не позволяя преследователю держаться четкой прямой линии. Повсюду была пыль, яростные крики сотрясали воздух. Оглушительный галоп дюжин (или сотен) летящих лошадей заставлял дрожать землю. Стали свистеть стрелы. Четверка пригнулась в седлах, и ни одна стрела не попала в цель.

Случилось так, как и думал Аттила: у кутригуров было много жестоких воинов, но они оказались не очень ловкими. Осознание этого стало облегчением, когда просвистела еще одна стрела и с треском воткнулась в стену палатки, пока Аттила проезжал мимо. Оттуда выбежала женщина, визжа как недовольная дикая птица, и преследователи замедлили шаг перед матерью, сердито размахивающей кулаком возле морд лошадей и изрыгающей непристойные ругательства.

Наконец гунны вырвались из лагеря и поскакали по травянистым равнинам к узкому рву и высокому плоскогорью, этой ничтожной защите деревни. И к колючим зарослям… Сейчас никто больше не пригибался и не петлял. Все мчались по прямой, подобно летящей стреле, к дому. Расстояние между маленьким отрядом и преследователями было уже даже не четыре-пять сотен локтей. Случайные стрелы со свистом проносились мимо, но ничто не могло замедлить бешеной скачки, как ничто не могло и ускорить ее. Припав к земле, бесстрашные лошади летели во весь опор. Толстые, мускулистые шеи животных вытянулись на ветру, зубы были оскалены, ноги мелькали так быстро в пыльном воздухе, что казались невидимыми и бесчисленными. Кутригуры приближались, но расстояние между ними и гуннами почти не сокращалось.

Четверо всадников проскакали в ров и взмыли на узкий склон между высокими влажными сторонами. Стук лошадиных копыт и их собственные дикие крики и вопли эхом отражались от стен и отдавались в обезумевших ушах. Воины начали гикать и шумно ликовать. Во время галопа Орест приложил стрелу к луку и, словно ради удовольствия или, вероятно, только интереса, любопытствуя, можно ли так сделать, наполовину повернулся в седле, притянул тетиву к груди и низко нагнулся, чтобы прицелиться. Когда первый из преследователей показался в конце рва, неуклюже распихивая остальных, тоже желающих оказаться первыми в тесном проходе, он пустил стрелу. Звук от попадания в грудь воина достиг ушей верного помощника Аттилы прежде, чем тот помчался прочь.

Ущелье огласилось криками товарищей мертвого кутригура, когда погибший упал с лошади и очутился на дороге. Его запястье запуталось в поводьях. Конь вырвался из-под контроля, и остальные врезались в животное, однако пришпорили своих лошадей и промчались над распростертым всадником, объятые неистовым яростным желанием добраться до убийц. Ржание лошадей и гам толкающихся воинов, сжатых в таком тесном проходе, отдавались эхом в высоких стенах, когда четверо всадников поехали дальше.

Внезапно лошадь Чаната споткнулась о серые валуны, вероломно разбросанные по плоскогорью и спрятанные в серой траве. В тот момент маленький отряд мчался среди высокой травы, которую шелестящий ветер превратил в погребальные знамена. Несущаяся на большой скорости лошадь запнулась и упала вперед. Треск ее сломавшихся берцовых костей гулко отозвался в вышине. Оказавшись на земле, животное перевернулось и, казалось, еще несколько раз описало круг в прозрачном воздухе. Всадник вылетел далеко в траву и приземлился на спину с глухим стуком. Трое других его спутников уже находились на расстоянии двухсот-трехсот локтей от того места, когда обнаружили, что случилось. Они дернули за поводья, остановились и повернулись.

Такого не могло быть! Чанат, пересиливая боль, поднялся из травы, где лежат на локтях и встряхнул головой.

Кутригуры неслись во весь опор с небольшого холма, который находился в четырехстах-пятистах локтях оттуда. Чанат оказался почти на полпути между ними и своим вождем, который очутился бы возле старика всего на несколько мгновений раньше, чем враг.

Этого не могло быть! Чанат погибнет! Но если гунны вернутся за ним, то погибнут все.

Этого не могло быть! Это стало бы настоящим безумием.

Чанат неуверенно встал на ноги, протер руками глаза и посмотрел вниз, на травянистый склон, где мчалась шумная толпа всадников. Остальные три гунна видели, как он напрягся и не двигался с места. Затем повернулся спиной к приближавшимся кутригурам и бросил взгляд наверх, на холм. Там были старые друзья.

Чанат поднял правую руку и замер, шок и неуверенность исчезли. Он откинул назад поседевшую голову и сильно затянул вокруг сильной, мускулистой шеи медное кольцо. Луч солнца блеснул на широком загорелом лбу. Старик улыбнулся. Через мгновение он отвернулся от остальных гуннов, выхватил меч и двумя руками поднял над головой, в последний раз бросив вызов своим врагам и смерти во всем мире.

Кутригуры заглушили воплями его крик.

Этого не могло быть!

Аттила, Орест и Есукай пришпорили лошадей и понеслись вниз по холму, чтобы сразиться с неприятелем: трое против тысячи.

Стрелы сыпались сейчас градом, но кутригуры оказались грубыми и неумелыми воинами, едва ли они могли скакать во весь опор и одновременно стрелять. Толпа всадников опустила вниз копья, в нетерпении нагнувшись вперед в седле. И ринулась в атаку!