меня, моей венценосной особы. А Екатерина… Да, Екатерина принадлежала к королевскому роду, и она понимала меня…

Когда наконец ее здоровье полностью восстановилось, я вдруг обнаружил, что единодушие и взаимное сострадание привели к новым отношениям в супружеской постели. «Как странно, – с удивлением подумал я тогда (и до сих пор удивляюсь), – дружба, видимо, подавляет вожделение, душит его подушкой тесной душевной близости?» Ведь страсть не нуждается в этом; она расцветает пышным цветом на почве загадочной отстраненности, которая питает телесное влечение. Екатерина, моя таинственная испанская принцесса, стала теперь моим другом по несчастью… и тем не менее, соблюдая библейские заветы, я познавал ее, как и должно мужу познавать жену.

Именно Уолси я попросил заказать особые мессы во исполнение наших с Екатериной намерений. Он уже доказал мне свою преданность на заседании Тайного совета. Я проявил дальновидность, когда ввел Уолси в состав Совета. Мой верный сторонник незамедлительно начал действовать в противовес некоторым планам Фокса, Уорхема и Рассела. Проницательный Уолси был умен и тактичен, я оценил эти его положительные качества, когда он не проявил никакого любопытства относительно проведения дополнительных богослужений. Помимо осторожности Уолси отличался еще и честностью. Я приобрел хорошего слугу. Оставалось только научиться наилучшим образом использовать его способности – к нашей общей выгоде.

С неизменным постоянством он готовил для меня краткие отчеты о переменах в иноземной политике. Казалось, Уолси мог ежечасно выдавать по новому докладу. Однажды утром в конце мая я так увлекся штудированием его заметок (передо мной лежала целая кипа бумаг, включая отчет о запасах дворцовых складов), что не услышал, как в мой кабинет вошла Екатерина. Впрочем, ее шаги были очень легкими. Я заметил ее присутствие, лишь когда она остановилась у меня за спиной.

– Интересно, мой дорогой, что вы столь увлеченно изучаете? – мягко спросила она.

– Да все наше хозяйство. Вот знаете ли вы, к примеру, что в вашем – или, вернее, в нашем распоряжении находятся, – я ткнул пальцем в строчку и прочел указанную там статью, – расписные изразцы из Испании?

– Нет. Но мне хотелось бы, чтобы они украсили наши покои. Я скучаю по родным изразцам… у них такие чистые и яркие краски. В отличие от здешних темных деревянных интерьеров.

– А где их обычно используют? – поинтересовался я.

– На полах. Или на стенах. В любых залах, где есть картины, драпировки или деревянные панели. И по цвету изразцы бывают разными – красными, оранжевыми и желтыми.

– Что ж, я распоряжусь, чтобы ими выложили пол в ваших покоях Гринвичского дворца. А на новом изразце мы укажем одну дату, дабы отметить первую годовщину нашей свадьбы… и нашего царствования.

Как быстро пролетел год после коронации…

– Милая моя Екатерина, вы осчастливили меня.

Почему же, произнося эти слова, я испытывал грусть? Мне хотелось, чтобы мы навсегда остались молодоженами, так и не превратившись в степенную супружескую пару, однако, как известно, первая годовщина свадьбы завершает новобрачный период.

– Но счастливы ли вы? Хотя я могу еще порадовать вас, – сказала Екатерина и, ласково приложив свои маленькие ладони к моим щекам, тихо добавила: – У меня будет ребенок. Наши молитвы услышаны.

Должно быть, любовь и восторг настолько откровенно отразились на моем лице, что королева порывисто одарила меня долгим поцелуем… скорее с пылкостью невесты, чем законной жены.

В июне после летнего солнцестояния мы отпраздновали мой девятнадцатый день рождения и годовщину свадьбы. Окинув мысленным взором прошедшие двенадцать месяцев, я изумился тому, как удачно у меня все получилось. А ведь в начале года я ничего не смыслил ни в управлении королевством, ни в семейной жизни. С Божьей помощью и благодаря собственной решимости принц успешно превратился в монарха, и нынче жизнь, казалось, шла заведенным порядком. Скоро я рискну вступить в неведомую мне доселе область завоеваний и переговоров с правителями европейских государств. Война считалась королевским призванием и condicio sine qua non[29] великих королей.

В течение того долгого лета – теплынь стояла до самого ноября – я изучил положение дел на Континенте с той пристальностью, с какой обычно следят за исполнением сложного бального танца, ожидая должного момента, чтобы вступить в него.

Судя по сообщениям, король Людовик XII осадил в Болонье папу Юлия, посягая на его жизнь и призывая кардиналов раскольнического собора в Пизе выйти из-под власти его святейшества. Фердинанд Испанский и император Священной Римской империи Максимилиан обратились к нему с официальным требованием отказаться от претензий, дабы не навлечь на себя Господней кары. Они присоединились к Священной лиге, а кто же может оспаривать ее власть? И не должна ли Англия, как христианское королевство, по велению высших сил примкнуть к ним?

Для осуществления моего желания не осталось препятствий: я хотел войны и имел для этого серьезные основания. Ничто не мешало такой перспективе: приглашение вступить в лигу давало нам полное право немедленно отправиться в поход против французов. Не могли меня остановить и денежные затруднения: в королевской казне было достаточно средств, и я не собирался лишний раз обременять парламент.

– Но, ваша милость, – сказал Уолси, видимо прознавший о моих планах еще до того, как я озвучил их, – возможно, лучше все же обратиться в парламент и сберечь ваши деньги. Поначалу люди с легкостью подарят вам все, что угодно. Да и в дальнейшем делать это будет несложно.

– К чему такая скупость? – возразил я. – Так обычно поступал мой отец, но стоит ли уподобляться ему?

– Ваш отец мудро решал финансовые дела. Он никогда не тратил собственные средства, если была возможность воспользоваться чужими. Великолепная житейская максима.

– Старческая максима! Она не годится для настоящего рыцаря!

Смешно даже подумать о том, чтобы пойти в парламент с шапкой в руке и выпрашивать деньги или особое разрешение, будто ребенок… Нет, никогда!

– Надеюсь, что, пока я жив, мне не придется обращаться в парламент, – вдруг высказал я вслух свои мысли. – Да, в мои намерения не входит принимать от него помощь при столь богатом наследстве… Я в ней не нуждаюсь!

– Тогда нужно изыскивать другие источники дохода, ваша милость, – заметил Уолси. – Ибо я молю Господа послать вам долгие годы царствования, а вашей казны наверняка не хватит до шестидесяти лет! Нет, лучше опустошать чужие кошельки. Послушайте моего совета – вам прямая дорога в парламент.

Мой сын Генри появился на свет в первый день нового, 1511 года. Он родился крепким и здоровым, и его первый крик вовсе не походил на то жалобное мяуканье, которое обычно издают новорожденные, он орал громко и требовательно. Он пришел в