class="p1">Ксигорцы и так были ближе к святой, чем родная дочь.

Тон Михали был недоверчивым:

– Ты обратилась в нашу веру? Ах, как чудесно.

– Не понимаю, чего ты от меня ждешь? Чем тебя убедить? – с раздражением бросила Реа.

Конечно, разумно с его стороны не верить во все подряд, но в скептицизме Михали читалось нечто более глубокое, засевшее в недрах души, возможно, нежелание признать, что дочь стратагиози соткана не из холодного камня, а из плоти и крови.

– Мне нужна искренность, – сказал Михали и кивнул. – Ты готова предать семью из-за портрета в церкви? Кто в такое поверит?

– Тогда позволь мне доказать, какую пользу я могу принести.

Он наморщил лоб и перевел взгляд на огонь в камине.

– В твоей пользе нет сомнений, Тиспира. Однако я говорю о доверии. А это не одно и то же.

По коже Реи пробежал холодок. Для нее в упомянутых понятиях не было разницы. Значит, таково влияние Васы? Или это изначально часть ее самой?

– Ну… – смущенно протянула Реа.

– Почему ты передумала? – мягко спросил Михали, опираясь локтями о колени. – Но не пытайся меня обмануть.

Поймет ли ее Михали? Реа думала, что на такое способны родные братья и сестра, но они на другом конце страны, и еще неизвестно, сможет ли она вернуться в Стратафому. Выбор сделан, надо быть откровенной с Михали, чтобы сохранить жизни близких.

– Я узнала женщину на портрете, – живот скрутило от паники, и Реа накрыла его ладонями, зажмурившись в мерцании свечей.

Ей не хотелось видеть неизбежное сомнение во взгляде Михали.

– Айя Ксига – моя мать.

Повисла минута тишины, которую вскоре нарушил долгий выдох Михали.

– Ты уверена?

Реа надеялась избежать вопроса. Да, она сомневается, но это не его дело. Жаль, рядом нет Лексоса. Он запомнил лицо матери и мог бы сказать наверняка.

Однако теперь Реа должна взвалить очередной груз на свои плечи. Она лишится любви брата после того, как ему сообщат, что сестра вступила в Схорицу. Очевидно, Лексос отречется от нее, зато она сохранит ему жизнь. Несмотря ни на что.

– Наверняка ты сейчас думаешь, что я потеряла рассудок или надышалась благовоний… – прошептала Реа, опустив голову на ладони. – Но на портрете в церкви – действительно моя мать. Конечно, звучит дико, но чем больше я обо всем размышляю… – она вздрогнула и распахнула глаза, ощутив касание пальцев на запястье.

– Реа, – прошептал Михали. – Реа…

– Тебе нельзя так меня называть.

Михали улыбнулся с оттенком странного чувства – сожаления? Или чего-то другого?

– А тебе не следует менять свои убеждения, верно? Но, возможно, пора отказаться от формальностей.

– Ты веришь? В то, что она моя мать?

– Я вижу, что ты в этом убеждена. Вот, что самое главное, – ответил он, вновь пожимая плечами.

– Как тебе удается сохранять спокойствие? – огрызнулась Реа, вставая с кресла. Всюду ее окружали картины и наброски, висевшие на стенах. Они как будто давили на нее.

В тот день, когда она была в церкви, в голове Реи возникло множество вопросов, на которые девушка не находила ответа. Почему мама скрывала правду от детей? Кто в таком случае Реа – наполовину святая, наполовину стратагиози?

Сперва Реа предположила, что это не имеет значения, но теперь ее одолевали противоречивые чувства.

– Тебя не тревожит, что ваша святая вышла замуж за моего отца?

Голос Михали звучал размеренно:

– Мы делаем то, что можем. И пытаемся выжить. Уж поверь тому, что сейчас говорит тебе супруг.

Реа заметила, что он не соглашается с ней напрямую. Вероятно, ему и правда верилось в то, что благовония в церкви вызвали у нее галлюцинации. Но Михали проницателен. Она не раз шла навстречу одной угрозе, чтобы избежать другой. Рискуя ради семьи.

Реа посмотрела на наброски церкви и вспомнила, что Михали назвал храм святыней. Может ли слово передать эмоции, которые Реа испытала, когда встала на колени перед портретом?

– Она жила как святая, но умерла как моя мать, – пробормотала Реа и провела пальцем по карандашному контуру церкви, думая о гробнице, в которую проникла ночью. – Я делаю это для нее – не как святой, а как для матери.

Мама оставила прошлую себя позади, чтобы спастись, и, возможно, ради шанса вернуть себе силы. Теперь дочь пойдет по тому же пути, ради тех же целей.

Реа посмотрела в сумрачные глаза Михали.

– Теперь достаточно?

Он поднялся и окинул ее взглядом. По телу девушки разлился жар.

– Да, – сказал Михали, – пока что.

Глава 23

Реа

Реа боялась, что сломает шею, если Михали не сбавит темп. Он вел ее по лестнице к пирсу, придерживая за талию, и солнце так ярко светило в глаза, отражаясь от льда, что невозможно было ступать осторожно. С тем же успехом девушка могла зажмуриться и надеяться на лучшее.

– Куда мы спешим? – спросила Реа, стиснув руку Михали, чтобы не упасть.

Он помог Рее сохранить равновесие, задержался лишь на секунду и потянул девушку дальше.

– Мы встретимся с моим другом. Он всегда приходит либо чересчур рано, либо сильно опаздывает. Не хочу с ним разминуться.

Накануне они договорились о том, что Рею допросит незнакомый член Схорицы. Условие разумное, но девушка не ожидала, что все произойдет так скоро, а главное – рано. Поэтому ушла к себе в комнату и накрылась одеялом, не подозревая, что ее разбудят через пару часов. Та ночь, когда она спала в комнате Михали, казалась невероятно далекой.

Девушка еще зевала, садясь в лодку, но ее взбодрил зимний ветерок, и она сильно дрожала к тому моменту, когда выбралась на променад. Молодые люди отправились тем же путем, что и сама Реа некоторое время назад, когда искала штаб повстанцев, не подозревая, что Михали преследует ее. Теперь он шел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

Реа была ему благодарна. Она с трудом поспевала за отцом и братом.

Сегодня ей было проще наблюдать за прохожими. Она заметила, что даже самые оживленные и радостные горожане выглядели голодными. В первые дни здесь Реа думала, что отец и понятия не имел о том, как страдают жители Ксигоры – народ, ради которого он жертвовал плотью и кровью, но…

Конечно, Васа знал все о каждом уголке страны. Просто ему это безразлично. Он получил желаемое: Стратафому, статус стратагиози. Когда отец говорил о любви к Тизакосу, он подразумевал государство, а не людей. Его беспокоило лишь то, чем бы ему завладеть, и потому он рыл могилу – себе и родной семье, – если Реа не сумеет спасти близких.