(Занесенный мною в дневник по горячим следам разговор с императором Вильгельмом не сходен с тем, в каком виде передан он самим императором князю Бисмарку в письме от 5 сентября, помещенном в книге Буша «Bismarck. Some secret pages of his history». По-видимому, внимание императора остановилось преимущественно на той части разговора, которой я, со своей стороны, придавал наименьшее значение [считая ее только вступлением в беседу]. В дневник занесена, конечно, лишь небольшая доля того, что говорилось в продолжение трех четвертей часа.

В приведенной выше книге Буша сохранены драгоценные для истории документы, разоблачающие тогдашние козни князя Бисмарка, опутавшие престарелого императора[56]).

Выходя от германского императора, я встретил нашего государя, шедшего к дяде, чтобы вместе позавтракать перед расставанием. Я успел показать свою новую ленту и доложить государю, что только что имел продолжительный разговор с императором Вильгельмом. На платформе станции увидел я Гирса, разговаривавшего с Мантейфелем;

я подошел к ним и в присутствии Гирса сказал Мантейфелю, что считаю своим долгом передать ему в нескольких словах сущность нашей беседы с императором. Мантейфель одобрил сказанное мною и обещал со своей стороны поддержать перед императором тезис, который я развивал ему. Не знаю, в какой степени можно положиться на искренность фельдмаршала-дипломата.

Вскоре платформа станции приняла оживленный вид; снова стояла рота гренадерского Петербургского полка; мало-помалу скучились все лица обеих свит, и на рельсах уже стояли два императорских поезда: немецкий и русский. Около часа пополудни оба императора вышли на платформу; государь наш ввел своего дядю в вагон и распростился с ним; немецкий поезд тронулся в сторону Пруссии, а мы немедленно же расселись в свои вагоны и покатили обратно на Варшаву.

Приехав туда около 6 часов вечера, отобедали в Бельведерском дворце, пока перевозился багаж с одной станции на другую; около 8 часов собрались на станции Тереспольской железной дороги, где нашли множество военных, чиновников, дам, съехавшихся провожать государя. Вагон императорский был буквально завален букетами цветов. Во втором часу ночи поезд наш остановился в Бресте.

24 августа. Пятница. Переночевав в вагоне, государь в 9½ часов утра произвел смотр 2-й бригаде 17-й пехотной дивизии, в составе которой находится Бородинский полк его величества. Я испросил разрешение употребить время на осмотр крепости, строящихся передовых фортов и вновь выстроенных помещений для интендантского склада. Вот уже третий день погоды ясной и теплой после продолжавшихся до сих пор постоянных дождей как в Петербурге, так и на всем нашем пути до Варшавы включительно.

В пути я имел доклад у государя; читались также полученные дипломатические депеши. Много говорилось о вчерашнем свидании с императором Германским. Я доказывал Гирсу, что все бывшие разговоры не будут иметь никаких результатов, если князь Бисмарк останется в стороне. В немецких газетах уже появилось заявление (по-видимому, официозное) о том, что свидание двух императоров произошло помимо канцлера и не имеет никакого политического характера.

Гирс также думает, что надобно теперь обратиться к князю Бисмарку и что всего удобнее было бы поручить объяснение с ним тому же Сабурову, который уже имел с ним разговор и передал содержание этой беседы в замечательной записке, заслужившей полное одобрение государя. Его величество счел даже возможным показать Мантейфелю и самому императору Вильгельму некоторые места этой записки, где Сабуров мастерски развивал мысли свои о необходимости сближения нашего с Германией. Записка эта была приведена в доказательство того, что наши правительственные взгляды совершенно расходятся с ярыми статьями русской журналистики, на которую постоянно жалуются немецкие государственные люди. Не только Мантейфель, но и сам император Вильгельм в разговорах и с государем, и с Гирсом, и со мной приписывали большую долю охлаждения между двумя империями журнальной полемике. Они не хотят верить, что, несмотря на самодержавное правление, у нас журналистика может иметь известную свободу в выражении мнений о вопросах внешней политики. Напрасно мы старались вразумить немцев в том, что они придают несуществующую важность нашим газетным статьям; немцы твердят одно: если б ваши газеты не позволяли себе задевать нас, то и наши газеты прекратили бы враждебную России полемику. На это я сказал императору, что кроме германских газет есть другие, еще более нам враждебные – австрийские и английские. Можно ли заставить русскую журналистику скромно молчать, когда за границей ежедневно появляются статьи самые обидные для русского достоинства и чести?

26 августа. Воскресенье. Ливадия. Вчера приехали в Одессу в четыре часа пополудни и немедленно отправились на лагерное место, где выстроены были войска. После обычного смотра и церемониального марша произведен небольшой маневр; всё кончилось к шести часам, а в 7 часов мы были уже на пароходе и отчалили от пристани при громких криках толпы, треске ракет и фейерверка.

На границе Одесского округа государя встретил генерал Тотлебен; во время пути он жаловался государю на генерала Семеку за то, что последний не хотел вполне подчиниться ему, Тотлебену. Государь обошелся очень холодно с генералом Семекой и, когда мы были уже на пароходе, сказал мне, что надобно положить конец этим неправильным отношениям двух начальств. Я отвечал, что единственный способ состоит в том, чтобы устранить генерала Семеку и соединить в лице генерала Тотлебена должности генерал-губернатора одесского и командующего войсками округа.

Переход от Одессы до Херсонского маяка был довольно беспокойный; особенно ночью сильно качало. Только обогнув Херсонес, мы отдохнули от качки и прибыли в 5 часов вечера в Ялту. В Ливадии у дворца была выстроена рота гренадерского Эриванского полка; после обычной встречи отслужили молебствие, и затем я отпросился к себе в Симеиз.

28 августа. Вторник. Пробыв сутки в своем мирном затишье, я вполне насладился спокойствием среди семьи. Вчера вечером, возвратившись в Ливадию, нашел у себя груду привезенных фельдъегерем бумаг. Сегодня был длинный доклад и вместе с Гирсом, и отдельно. Получено важное известие о восстании в Кабуле: английская миссия истреблена, в голове ее – майор Каваньяри, имя которого сделалось так известным в последнее время. Сам Якуб-хан арестован инсургентами. Такой неожиданный оборот дел в Афганистане поведет к новым усложнениям; но в любом случае Англия на некоторое время будет поставлена в трудные обстоятельства и понизит тон своего голоса.

Гирс доложил государю о нашем разговоре относительно поручения Сабурову войти в официальные объяснения с князем Бисмарком. Мысль эта вполне одобрена государем; Сабурову уже телеграфировано, чтобы скорее прибыл сюда. Одно затруднение – как обойти нашего старца-канцлера? Посвятить его в предположенный план – можно опасаться, что он испортит дело, если не прямым противодействием, то болтовней своей; скрыть же от него можно только ненадолго, а потом еще более опасаться противодействия с его стороны. В бывших в последнее время беседах и фельдмаршал Мантейфель, и сам император Вильгельм прямо высказывали, что одною из серьезных помех в отношениях наших с Германией являются личности князя Горчакова и посла нашего в Берлине Убри. Государю это вполне известно.