Причиной же возгорания оказалась неисправность печи.

Приказав отстроить новый дворец в шесть недель, императрица отправилась к себе в Покровское, а Малый двор на некоторое время переехал в очень маленький и неудобный дом Чоглоковых на Слободской улице. Потом их перевели в большой архиерейский дом, который тоже загорался раза два, но огонь всякий раз успевали затушить. Сергей Салтыков такожде не очень-то стремился встретиться лишний раз с Великой княгиней, а потому она злилась и часто плакала.

– Отчего ты обещал улизнуть с обеда у Чоглокова, а сам пришел вместе с ним? – спрашивала она в раздражении.

– Катенька, – оправдывался Сергей, нежно целуя ее в уста, – нешто ты думаешь, будто я не хотел?

Он уселся за столом подле нее и ни минуту не оставлял в покое со своими нежностями. Великая княгиня делала вид, что они ей неприятны.

– Так уж я и поверила, – Екатерина косилась на него недоверчивым взглядом.

– Спроси кого хочешь, – горячо возражал Салтыков, обнимая ее плечи. – Спроси хоть у…

Екатерина, заметив, как он отводит взгляд, резко перебила:

– Не собираюсь никого спрашивать!

Передернув плечами и сбросив его руки, она подумала про себя, что все-таки не мешало бы и проверить.

Салтыков терпеливо продолжал объясняться:

– Не виноват я, душа моя. Скоро двор отправят в новый дом в Люберцах, вот там нам будет проще встречаться. А в сей тесноте, где все как на ладони – согласись, встречи слишком опасны.

Крепко взяв ее за обе руки и притянув к себе, он страстно осыпал ее лицо и шею поцелуями.

Через минуту Великая княгиня была уже не такой колкой. Да, умел князь Салтыков убеждать.

Однако на почве любовных переживаний вторая беременность Великой княгини такожде сорвалась.

* * *

Императрица велела готовиться к поездке в Москву в середине декабря, дабы новый, пятьдесят четвертый год встретить в Первопрестольной. Сергей Салтыков остался в Санкт-Петербурге и приехал лишь спустя несколько недель. Прибыла в Москву и Чоглокова, оправившись от последних, седьмых по счету, родов. Так как Москва велика необыкновенно, и до двора добираться долго, Сергей Салтыков прикрывался оным, вольно или невольно, из боязни попасть в немилость императрицы – али, возможно, из желания помучить Екатерину. Он сократил свои посещения императорского двора. Великая княгиня страдала в его отсутствие, однако он приводил ей такие основательные и серьезные причины, что после разговора с ним ее ревнивые (и близкие к правде) догадки исчезали.

Новые покои императрицы выстроили, и она въехала в них к концу декабря. Екатерина Алексеевна и Петр Федорович имели честь обедать в новогодний вечер с императрицей публично, под балдахином. За столом Ея Императорское Величество казалась очень веселой и разговорчивой.

У подножия трона расставили столы для нескольких сотен людей первых классов. Во время обеда императрица спросила:

– Что там за особа сидит, – она указала, – такая тощая, невзрачная и с журавлиной шеей?

Екатерина, Петр и сидящие рядом с императрицей любимые подруги-фрейлины посмотрели в ту сторону.

– Как же, Ваше Величество, – удивилась Мавра Егоровна Шувалова, – не признали вы Марфу Исаевну Шафирову? Она уж второй год служит у Великой княгини.

Императрица расхохоталась и, обращаясь к Екатерине Алексеевне, с насмешкой подметила:

– Однако же! Не узнала! Но оная шея напомнило мне русскую пословицу: шейка долга – на виселицу годна.

Великий князь нахмурился, а Великая княгиня не могла не улыбнуться сей колкости. Придворные передавали ее из уст в уста, и к вечеру, к своему удовольствию, Екатерина Алексеевна поняла, что уже весь двор знает об оной. После сей насмешки наследник перестал волочиться за Шафировой, найдя себе другой предмет для обожания. Кстати, принцесса Курляндская, прежняя его фаворитка, расставшись с графом Петром Салтыковым, уже испросила благословения у императрицы для другого жениха – Георгия Хованского. Между всем прочим, в тот вечер императрица порадовала Екатерину, сообщив, что имела длительный разговор с генеральшей Матюшкиной, не хотевшей женить сына на княжне Гагариной. Однако императрица убедила ее, и княжна, коей лет было уже под сорок, получила разрешение выйти замуж за красавца Дмитрия Матюшкина. Гагарина сияла: оный брак состоялся по обоюдной склонности. Радуясь за свою фрейлину, Екатерина Алексеевна печалилась за свою судьбу. Ей хотелось хорошей семьи, любви и счастья. С Сергеем же Салтыковым отношения были слишком зыбкими. Чем они закончатся? Казалось, чем пуще она его любила и ближе подпускала к своему сердцу, тем менее привязанности к ней он выказывал, тем паче отстраненной становилась его любовь, тем более причин он находил не появляться пред ее очи.

* * *

Все вокруг дышало любовными отношениями. Императрица обожала своего Ивана Шувалова, Гагарина счастливо выходила замуж, а тут еще и выяснилось, что, возненавидев мужа, Чоглокова воспылала страстью к князю Петру Репнину. Она испытывала необходимость с кем-то поделиться нахлынувшими новыми чувствами, и Великая княгиня показалась ей самым надежным для сего человеком. Она показывала ей все письма, которые получала от своего возлюбленного. Екатерина Алексеевна хранила ее тайну. Чоглокова виделась с князем в большом секрете, но кто-то донес ее мужу об их встречах. Однажды Чоглоков попытался намекнуть Великой княгине об измене жены, но Екатерина сделала вид, будто ничего не поняла. Вестимо, наблюдать сию семейную драму было делом совсем не из приятных. Великая княгиня паки была в тягости, и ей не хотелось думать о плохом, напротив, хотелось покоя и всеобщего благорасположения. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Ментор Великого князя, Чоглоков, захворал на самую Пасху. Ему давали сильные лекарства, но болезнь лишь усиливалась. На Святой неделе ее любимец, Сергей Салтыков, вместе с Великим князем и другими кавалерами Малого двора отправился кататься верхом.

Екатерина Алексеевна оставалась дома, понеже ее боялись выпускать из-за ее положения. Она находилась одна в своей комнате, когда Чоглоков прислал посыльного с просьбой навестить его. Екатерина застала его в постели. Обрадовавшись ее приходу, Николай Наумович с трудом поднял голову поприветствовать ее – и тут же стал жаловаться на свою жену.

– Вы, княгиня, не представляете, что выделывает со мной моя жена! У нее свидания с князем Петром Ивановичем Репниным. Что вы думаете? – вопрошал он обиженным, плаксивым голосом. – Репнин ходит к ней пешком. На масленой, в один из дней придворного бала, он пришел к ней переодетый и в маске, думал, никто его не узнает, а мой слуга его и выследил. Вы можете себе представить: мать семерых детей так себя ведет! Особливо теперь, когда ее муж в болезни!

Екатерина Алексеевна с сочувствием смотрела на него. И в самом деле, он был весьма слаб, трудно дышал. Лицо от волнения побледнело, а губы пересохли так, что он поминутно их облизывал. Однако он продолжал гневно обвинять свою жену и не заметил, как она вошла. Но, увидев ее, пуще прежнего принялся осыпать ее упреками, говоря, что она покидает его, больного.