Осенний прозрачный лес с перелесками и полянками во всей своей красе расстилался перед их взором. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь оставшиеся листья, играли бликами. Таинственное дыхание деревьев и шорох листвы навевали необычное, приятное настроение.

Салтыков принялся рисовать картину придуманного им плана касательно того, как скрыть их отношения глубокой тайной, говорил о том счастье, коим они оба могли бы наслаждаться. Екатерина молча слушала, тем самым вызывая все новые и новые страстные признания поклонника.

– Милая Екатерина Алексеевна, я прошу вас позволить хотя бы надеяться на то, что вы, по крайней мере, ко мне неравнодушны.

Екатерина неопределенно повела бровью, затем молвила:

– Разве я могу помешать игре вашего воображения?

Салтыков, бросив на нее обиженный взгляд, спросил:

– Екатерина Алексеевна! Одно ваше слово… Согласитесь, я не самый захудалый человек, среди тех, кто вас окружает, не так ли?

– Так ли, – засмеявшись, повторила его слова Екатерина.

Лицо Салтыкова просияло.

– Ну вот видите!

Великая княгиня расслабила удила коня, готовая тронуться с места.

– Уже много времени прошло, граф. Наверное, больше часа. Нас могут хватиться.

Салтыков не хотел уезжать.

– Да, хорошо, – медлил он, – сейчас поеду, но токмо скажите, что вы ко мне неравнодушны.

Екатериной и в самом деле овладело беспокойство, ей показалось, что их беседа длится бесконечно долго.

– Да! Да, но токмо убирайтесь! – вырвалось у нее.

Напряженное доселе лицо Салтыкова паки просветлело.

– Я запомню сие, – сказал он с улыбкой и пришпорил лошадь.

– Нет, нет, – крикнула ему вслед Великая княгиня.

И услышала в ответ торжествующее:

– Да, да!

Екатерина тронула поводья и медленно направилась в сторону трубящих рожков охотников, ругая себя за опрометчивость.

Вернувшись вечером в дом, находившийся на острове, уставшие охотники поужинали. Во время ужина поднялся сильный ветер с моря, вздыбивший волны столь сильно, что они поднялись до ступеней лестницы. Весь остров покрылся водою на несколько футов над уровнем моря. Все были принуждены оставаться у Чоглокова, пока не утихнет буря и не спадет вода, что продолжалось часов до двух или трех утра. В то время Сергей Салтыков нашептывал Екатерине Алексеевне, что нынче само небо благоприятствует ему, доставляя возможность дольше любоваться ею, и наговорил еще множество подобных вещей. Он и в самом деле выглядел счастливым. Она думала, что сможет управлять и его и своей головой и направлять их, а тут поняла, что и то, и другое весьма трудно, коли вообще возможно. Так, собственно, и оказалось: той же ночью Салтыков через окно проник в комнату Екатерины, благо ни фрейлин, ни Никитичны рядом не было, и сумел взять дотоле неприступную Великую княгиню.

Происшедшее поразило Екатерину. Фактически, она пришла в себя примерно дней через десять, все те дни размышляя, как она могла так легко сдаться Салтыкову. Легко ли? Думая об отношениях с Салтыковым, который жил в ее мыслях теперь и день и ночь, она записала в своей заветной тетради свои сокровенные мысли, среди коих были и такие: «я нравлюсь, стало быть, половина искушения заключалась уже в том самом. Вторая половина в подобных случаях естественно следует из самого существа человеческой природы, понеже идти на искушение и подвергаться ему – очень близко одно от другого. Хотя в голове и запечатлены самые лучшие правила нравственности, но как скоро примешивается и является чувствительность, то непременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь. Я, по крайней мере, не знаю до сих пор, как можно предотвратить сие. Может быть, скажут, что есть одно средство – избегать, но бывают случаи, положения, обстоятельства, где избегать невозможно; в самом деле, куда бежать, где найти убежище, как отворачиваться посреди двора, который перетолковывает малейший твой поступок. Итак, коли не бежать, то, по-моему, нет ничего труднее, как уклониться от того, что вам существенно нравится. Поверьте, все, что вам будут говорить против оного, есть лицемерие и основано на незнании человеческого сердца. Человек не властен в своем сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и потом опять давать ему свободу». Перечитав свою запись, Екатерина подумала, что не все отразила в сих строчках касательно своих чувств. Как возможно описать то, что Сергей стал для нее целым миром, наполненным сладким воздухом, без коего ей до боли трудно дышать?

Через короткое время каким-то невообразимым образом Великий князь заподозрил или даже догадался об их отношениях. По-видимому, Екатерина, несмотря на свою скрытность и осторожность, не смогла на сей раз спрятать то, что бывает написано на лице у любой счастливой женщины. Великий князь не нашел ничего лучшего, нежели поведать все Чоглокову, когда тот навестил подопечного в его покоях. Не мешкая, Петр Федорович предложил ему присесть в кресло и приступил к изложению своих догадок.

– Вы знаете, Николай Наумович, мне кажется, вы неправильно выбираете себе друзей. Вы предпочитаете графа Сергея Салтыкова, в то время как именно я – ваш настоящий друг, а не он.

Чоглоков даже опешил от такового поворота дел.

– С чего вы взяли, Ваше Императорское Высочество?

Петр хитро усмехнулся.

– Я давно знаю о вашем пристрастии, я бы даже сказал, влюбленности в мою жену.

Чоглоков даже привскочил на кресле и собирался встать, но Великий князь похлопал его по плечу, усадив назад.

– Я вас прекрасно понимаю, камергер, сердцу не прикажешь! Я тоже влюблен теперь в Марфу Исаевну Шафирову и ничего с оным не могу поделать. Моя супруга имеет другого в своем сердце – Сергея Салтыкова, и они оба обманывают вас и смеются над вашими чувствами.

Покрасневший как рак Чоглоков молчал и недоверчиво исподлобья смотрел на Великого князя. Тот говорил спокойно, словно бы о постороннем для него случае.

– Ввиду оного, стало быть, я говорю вам исключительно ради того, чтобы вас не одурачили. За сим я вас более не задерживаю.

Чоглоков вышел от князя сам не свой, что сразу отметили фрейлины Великой княгини Марфа и Анна Шафировы. Как поняла Екатерина Алексеевна, Сергей Салтыков, не имел себе равных в умении интриговать. Он легко втерся в доверие к двум ее новым фрейлинам, дабы те пересказывали ему разговоры, которые вел на его счет Великий князь. Оные сестры, бедные, глупые и очень корыстные, действительно стали с ним очень откровенны в весьма короткий срок. Марфа Шафирова скоренько и выведала от своего поклонника, Великого князя, истинную причину кручины обер-гофмейстера Николая Чоглокова – у него появился недруг в лице Салтыкова.

Салтыков, обнаружив, что Великая княгиня совершенно невинна и коли учинится зачатие ребенка, то ему так или иначе придется держать ответ, предпринял все возможное, дабы оградить себя от неприятных последствий. Он методично узнавал мнения вокруг него и у Великого князя, и у Чоглокова с женой, и у Бестужева, и у самой императрицы. По ходу своих дел, он такожде сумел выведать, что Бестужев заинтересован в хороших отношениях с Великой княгиней.