– Так я и думал… – Хэнк похлопал крепкими ладонями о колено. – Старик пытается отвлечь народ, бросить недовольным кость надежды. Ради этого он готов рискнуть людьми и медальонами. Ты понимаешь, Том?

У Крылатого не получалось выдавить из себя ни звука, и он снова кивнул.

– Почему же тогда ты ему помогаешь? – тихо спросил Вожак без тени осуждения в голосе.

– Он… – Томас помотал хмельной головой, но Хэнк ждал продолжения. – В обмен на мою помощь он давал лекарство для Анабель… Столько, чтобы поддержать ее силы и уменьшить страдания…

– Проклятье! – Вожак сжал огромные кулаки. – Если народ узнает, Том, мы сможем сместить его! Теперь, когда… снадобья не нужны, ты вернешься к Братьям?

Томас вспомнил розовые кулачки Юли, ее серьезные глазки, гладкую кожу, мягкие кудряшки, но и слова Правителя о необратимой хвори внутри маленького тельца он тоже помнил.

«Но она абсолютно здорова, – успокоил себя Крылатый. – Тот кашель… Да просто подавилась. Она такая крепкая для новорожденной. Все обошлось!»

– Да, Хэнк, я буду с вами, – решился Томас, протягивая руку Вожаку.

А наутро, когда он с трудом оторвал тяжелую голову от подушки, обеспокоенная Фета, схватив его за плечи, проговорила, пряча глаза, что девочка кашляла всю ночь, а теперь отказывается от молока.

Отсмеявшись, Томас накрыл окоченевшее тело юного варвара темной тканью. Глупость собственного поступка в порыве гнева, то, как он накинулся на отряд воинов, вообразив, что мстит за девчонку, полностью вписывалась в картину его жизни.

– Геро-о-о-ой, – протянул он сквозь зубы и огляделся по сторонам. – И как теперь ее искать?

Пустыня бесстрастно ширилась, жила своей сожженной жизнью, не обращая ни капли песчаного внимания на ползшего по ней Крылатого.

Подтягиваясь на руках и перенося вперед вес тела, Томас добрался до опрокинутого навзничь старого воина. В широко распахнутых глазах не было ни страха, ни смирения. Восторг – вот что в них запечатлелось, словно в самый последний миг варвар сумел разглядеть за чертой именно то, что мечтал там обрести.

– Будем надеяться, что преисподняя нам достанется не одна на всех, – прошептал Томас, роясь в походной сумке воина.

Наконец он нашел, что искал. Смятая карта, которую он хранил в сожженной варварами старой книжице, совсем истрепалась, но рисунок на ней еще можно было разобрать. Крылатый, щурясь и чертыхаясь, принялся изучать каракули. Вот тут линия прошла через косы, вот тут пересекла скалистые холмы, здесь – последнюю часть пустыни, а дальше уперлась в подножие скал, у которых он, Томас, сейчас лежал, не в силах пошевелить ногами. Оазис находился где-то рядом.

Оглянувшись еще раз, Томас пополз в сторону больших камней. Что-то темнело меж двух склонов. Воздух стал гуще, насыщенный незнакомыми запахами, он приятно холодил лицо. Так пахла земля у дома Анабель. Так пахли ее маленькие саженцы. Так пахла трава, что медленно превращалась в целебный отвар.

Томас закрыл глаза и весь отдался запаху. Если бы он только мог выпустить крылья, взлететь над землей, ему понадобилось бы мгновение, чтобы очутиться там, откуда исходил аромат самой жизни. Но силы покидали его тело. Он чувствовал, как слабость поднимается выше, от ног по спине, его захлестывали бархатные волны бессилия. Боли он не ощущал, как и страха. Это было похоже на то, как медленно засыпаешь после долгого, тяжелого дня, погружаешься в омут желанного успокоения. Туда, где ждет Анабель.

– Я только погляжу, что там, милая, – шептал Томас, подтягивая тело на еще слушавшихся его руках. – А потом все тебе расскажу.

* * *

– Я и над паром ее держала, – лихорадочно перечисляла Фета, укачивая кричащую девочку, – и камушки теплые к грудке прикладывала, и пела ей, и молилась. Не помогает.

Кормилица сидела на краю стула, теребя в руках влажную тряпочку.

– Вон, Элла вся измучилась, – кивнула на женщину старуха, – ее-то девица знай себе ест да спит. А эта… Бедная сиротка наша… – Фета уже не сдерживала слез. – Мать ее любимица моя была, я ей клялась, что девку выходим…

Томас стоял у окна, стараясь не обращать внимания на тупую боль в висках. Мерзкий привкус грибного пойла горчил во рту, голова мутно кружилась.

Крик дочери мешал ему сосредоточиться.

– А травы? Не пробовала? – наконец спросил он у старой Феты.

– Ребенку дать? – ужаснулась та, отмахиваясь от него. – Где ж это видано?

– Ты уже напоила ее в утробе матери своими отварами, – настаивал Томас, не оборачиваясь. – Что уж теперь…

– Надо старика просить, – сдалась Фета, передавая ребенка в руки кормилицы. – Я схожу.

– Нет, – вздохнул Томас. – Идти мне.

Старик сидел в кресле на том же месте, в той же позе, так же отстраненно глядя в окно, как и в тот день, когда Томас перешагнул порог этих покоев, еще не зная, что готовит ему судьба.

Правитель оторвал взгляд от Города за окном и посмотрел своими водянистыми глазами на вошедшего.

– О, Томас, – просипел он. – Надеюсь, ты оценил мою милость, я дал тебе время на скорбь. Рад, что оно закончилось, и ты сам ко мне пришел. Думаешь, пора начинать отбор Вестников?

– Я пришел, потому что моей дочери нужно лекарство, – ответил Томас, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

– Бедная малышка… – вздохнул старик, делано удивляясь. – Мне так жаль, но ты знаешь мою цену.

Томас молча смотрел на паука.

– Твоей дочери нужно лекарство, а мне нужен ты, – продолжил Правитель. – Весь. Без остатка. Как верный пес, как надежный соратник – это уже сам решишь. Но только у меня есть то, что спасет твою девочку.

– Ты обязан давать нуждающимся лекарство, старик, – процедил сквозь зубы Крылатый, не в силах больше находиться в сумрачной комнате, давящей на голову.

– О да, конечно. – Правитель зашелся лающим смехом. – Трава. Я дам ее бедной сиротке, но это ей не поможет.

Томас вцепился в спинку высокого стула, ему казалось, что голос паука доносится к нему через толщу воды.

– Ты не заметил, что твоя девочка не может дышать, есть, спать, словно в ней чего-то не хватает? – равнодушно спросил старик.

Крылатому хотелось закричать, опрокинуть стул, выплюнуть в это старое, мерзкое лицо слова о том, как прекрасна, здорова и совершенна их с Анабель дочь. Но он не мог. Юли и правда выглядела маленьким комочком плоти, она вертела головой, шарила ручками по своей грудке, плакала, страдая в поисках чего-то, ей не известного. Томас был уверен, что так она ищет мать, навсегда ее покинувшую. Но откуда старику об этом знать?

– Вижу, что я прав, – гнусно улыбнулся Правитель. – У тебя необычная дочь, Том: она рождена от двух крылатых родителей, напоена травами еще в утробе, а на свет появилась в сопровождении предсмертных мук матери и при последнем усилии ее медальона. Ты обратил внимание, каким тонким он стал у твоей жены перед смертью, или времени не нашлось?