поверх которого был накинут черный шерстяной жакет с запахом и меховой оторочкой». Черная креповая шляпа была ей велика, и Элизабет набила ее «свернутой газетой… чтобы шляпа плотнее прилегала к голове». Однако в газете также сообщалось, что костюм Элизабет был «начисто лишен украшений, которыми обычно изобилуют наряды женщины ее профессии»[224].

После убийства Элизабет Страйд несколько человек обратились в полицию, утверждая, что видели ее той ночью. Однако, учитывая то обстоятельство, что уличное освещение было крайне плохим, а в показаниях свидетелей обнаружились несоответствия, их сообщения нельзя принимать за чистую монету[225]. Кроме того, поскольку в ту ночь Джек-потрошитель нанес удар дважды – была убита не только Элизабет Страйд, но и Кэтрин Эддоус, – отчаявшиеся жители Уайтчепела готовы были предложить всемерную помощь, лишь бы покончить с кровавым буйством. Силуэт любой женщины, которую видели рука об руку с мужчиной в ту ночь в дверях или на улице, могли принять за фигуру Элизабет Страйд – за фигуру женщины, которую очевидцы никогда не встречали и не знали. Только одно из всех предполагаемых свидетельств, скорее всего, было правдивым.

Где-то без четверти час ночи венгр по имени Израэль Шварц шел по Коммерческой улице и свернул на Бернер-стрит. Там он увидел мужчину и женщину, которые о чем-то спорили. Женщина стояла лицом к улице и спиной к калитке, ведущей в так называемый «двор фабрики Датфилда». Шварц пошагал дальше по улице, а спор между мужчиной и женщиной тем временем разгорался. Мужчина схватил женщину, развернул ее лицом к калитке и толкнул в проход. Женщина трижды вскрикнула, но негромко. Шварц, посчитав происходящее супружеской ссорой и не желая вмешиваться, перешел на другую сторону улицы. В тот самый момент мужчина, стоявший в темноте у входа в паб, закурил трубку и двинулся по направлению к Шварцу. Испугавшись, что незнакомец погонится за ним, Шварц бросился бежать. При этом ему показалось, что напавший на женщину выкрикнул слово «Липски» – вероятно, имея в виду Израэля Липски, убийцу, чье имя стало нарицательным и использовалось как оскорбление в адрес всех евреев.

Пятнадцать минут спустя Луи Димшутц, торговец бижутерией, по пути домой обнаружил тело Элизабет во дворе фабрики Датфилда. Она лежала на боку, лицом к стене, в позе эмбриона, зажав в кулаке обертку от леденца. Димшутц сперва решил, что она спит.

На дознании коронера полицейские и пресса сошлись во мнении, что Шварц, скорее всего, видел Элизабет, так как между засвидетельствованным спором и убийством прошло слишком мало времени. Однако до сих пор не выяснено, был ли мужчина, с которым она спорила, тем самым убийцей, который нанес единственный удар, перерезав ей горло. На самом деле вопрос, являлась ли Элизабет Страйд жертвой Джека-потрошителя или пострадала от жестокости другого мужчины, остается открытым, а личность самой Элизабет – сплошная загадка[226].

За свою жизнь Элизабет Страйд сменила много личин, была источником света и тьмы, угрозы и утешения. Она была дочерью, женой, сестрой, любовницей, обманщицей, уборщицей, хозяйкой кофейни, служанкой, чужестранкой и даже женщиной, которая торговала собой. Но и полиция, и газетчики увидели в ней всего лишь очередную жертву, «несчастную» обитательницу одной из уайтчепельских ночлежек, пьяницу, опустившуюся, сломленную, уже немолодую женщину. Ее смерть представили в газетах как прискорбное событие, безвременную кончину, но незначительную потерю для общества. Стоило подобному восприятию появиться на страницах газет, как оно укреплялось в общественном сознании: никому бы и в голову не пришло его опровергать. Никто не высказался в защиту Элизабет, никто не попытался нарисовать более полный ее портрет. Никто не стал искать ее родственников в Швеции, чтобы поведать им ее историю. Ни один журналист не попробовал найти родственников ее мужа, не поинтересовался ее прошлым, не попытался узнать что-либо ни о джентльмене из Гайд-парка, ни о миссис Бонд с Гоуэр-стрит, ни о завсегдатаях кофейни в Попларе, коротавших вечера за столиками ее заведения. Шанс понять, кем на самом деле была Элизабет Страйд, ускользнул в тень вместе с ее убийцей.

Свен Олссон, вероятно, прочел о двойном убийстве в газетах утром 30 сентября, но не сразу заподозрил, что знал одну из жертв лично. Он служил в Шведской церкви писарем и сторожем читального зала и многократно встречался с Элизабет Страйд. Для него она ничем не отличалась от многих других нуждавшихся прихожан, оказавшихся вдали от дома, страдавших от одиночества и нищеты. Приходской священник, Йоханнес Палмер, ничуть не радовался, а порой и злился из-за назначения в убогие лондонские трущобы. Он устал от воров, постоянно разорявших его церковь, и от «паразитов», как он называл нищих, к которым причислял и Элизабет Страйд.

В отличие от Палмера, Олссон не считал бедняков паразитами, и когда полицейские попросили его опознать женщину – вероятно, шведку из Ист-Энда, – он тут же согласился.

Среди вещей Элизабет нашли сборник псалмов, который он ей дал. После всех выпавших на ее долю тягот Элизабет едва ли преисполнилась религиозного трепета, принимая псалтырь из рук Олссона. Но все же она хранила эту книгу. Не заложила, как остальные свои вещи. Этот сборник что-то значил для нее: возможно, служил смутным напоминанием о Торсланде и фермерском доме, в котором она выросла.

Свен Олссон знал, что в Англии у Элизабет не было кровных родственников. Никто не явился бы забрать ее тело, некому было оплакать ее или выступить на дознании. Никто не знал даже ее настоящего имени – Элизабет Густафсдоттер. Лишь он, посторонний человек, мог сообщить все эти сведения на дознании.

Выступив на дознании и ответив на все вопросы коронера и присяжных, Олссон отдал последнюю дань Элизабет Страйд.

Заплатить за катафалк и лошадей, которые провезли бы ее гроб по Ист-Энду, было некому. В газетах писали, что на похоронах Элизабет Страйд было «немноголюдно». Шестого октября ее тихо опустили в бедняцкую могилу на кладбище Плейстоу в восточной части Лондона. У могилы стоял Свен Олссон. Он попрощался с Элизабет и прочел молитву на шведском.

Кейт

14 апреля 1842 г. – 30 сентября 1888 г.

13. Семь сестер

Теплым июньским утром 1843 года Джордж и Кэтрин Эддоус, нагруженные корзинами, свертками и плачущими детьми, сели на баржу в Вулвергемптоне[227]. На поезде они добрались бы до Лондона быстрее, но семье из восьми человек подобная роскошь была не по карману. Если идти пешком, шагая по проселочным дорогам с утра до ночи, то потребовалась бы почти неделя, и для шестерых детей, старшему из которых не исполнилось и десяти, это была непосильная задача. Именно поэтому, прихватив с собой свои скромные пожитки,