попавшемуся эльфу, если не человеку, да и дело с концом. Пусть будущий зачаровник сам разбирается что со всем этим делать. Но нет. Совесть не позволит. Поэтому эльф сейчас сидел, сгорбившись, и доделывал последний амулет на защиту от порчи. Осторожно проделал отверстие в камушке и медленно просунул в него тонкую веревку из джутовых растений. Плотная, тонкая. Такую захочешь порвать, сам без пальцев останешься. Сделал маленький узелок, подергал для проверки прочности и отложил в коробку к ранее сделанным.

Темнело.

Вин поднял свой уставший взгляд на окно за которым уже садилось солнце и небрежно выругался. Он окликнул своего ученика:

— Амато! Амато, Великие тебя раздери, где ты? Амато!

Но в ответ была лишь тишина. Зачаровник медленно и тяжело вздохнул. Он оперся слегка полноватыми руками о стол и с кряхтением поднялся. Эта работа состаривала его на несколько столетий вперед — в этом не было сомнений. Плотные губы слились в тонкую линию, а между бровями пролегла складка.

— Накажу рисовать эти треклятые руны более тысячи раз! — выругался зачаровник. — Амато! У меня спину уже ломит, помог бы! Амато!

И вновь тишина. Шаркающими шагами Вин вылез в темный душный коридор. На лбу вновь залегла складка от недовольства, а на скулах заиграли жевалки. Глаза недовольно блеснули и зачаровник быстрыми шагами направился в комнату своего ученика. Распахнув дверь, мужчина остолбенел. В комнате было пусто, свечи были потушены, как день назад и всё осталось таким, каким Амато оставил вчерашним вечером.

— Это что же… Не пришел? — зашипел от недовольства Вин, сощурив глаза.

Он покрутился по комнате и убедился, что ученика действительно здесь не было. Тогда же зачаровник обошел соседние комнаты, — вдруг Аматино паясничал где-то поблизости, — но и там не находил эльфа. Выбежав во двор, Вин проклинал своего ученика так сильно, что соседи выглядывали из окон, стараясь разглядеть, на кого в этот раз ворчит старый и вечно недовольный эльф. Но только все, что видели любопытные жители деревеньки, как Вин заглядывал под каждый куст и как забегал в дом, а потом вновь выбегал обратно на улицу, грозясь кому-то расправой.

— Совсем уже старый из ума выжил, — посетовала мимо проходящая женщина.

— Дядя Вин снова чудачит? — поинтересовался какой-то ребенок, кидая другому мяч.

— Да он вечно чудачит, — отвечал ему второй.

Зачаровнику же было всё равно. Он накинул на плечо свою старую потрепанную временем сумку, похлопал себя по кармансам и, убедившись, что запасся парой-тройкой свободных амулетов, направился к черте деревеньки. Хромая на одну ногу, Вин через каждые десять-двадцать шагов ворчал на Амато. Клялся, что заставит бездельника делать две тысячи амулетов, но перед этим обязательно выпорет, как нерадивую козу. Вин ойкнул, хватаясь за колено и останавливаясь. Затем снова разразился угрозами, показал кому-то кулаком и направился дальше. Его старались обходить и не замечать, а зачаровник, в свою очередь, делал то же самое по отношению к жителям своей деревни. У него была одна цель — дойти до дома Амато. Его ученик жил на краю деревни, вдали от всех и каждого. И как же Вин был зол на него, на его дом, на дороги, полные камней и на надоедливых ребятишек, которые носились вечером по улице.

— Солнце пятку обожгло,

И глаза тебе выжгло,

Превратило тебя в кремень,

И поставило же в темень!

В темноте ползли жуки,

Пожрав все твои глазки,

Потому сейчас ты слеп,

Начинаешь ты ранлеп!

Дети весело засмеялись, разбегаясь от одного из участников игры. Тот, оставшись посреди пустой улицы, с завязанными глазами, пытался найти других ребят. Вин недовольно причмокнул губами и разразился очередной порцией недовольства:

— У-у треклятые! Что за песенки вы тут поете? Разве в такие игры должны играть благородные ребята?

Он пригрозил кулаком, но дети лишь сильнее рассмеялись и продолжали носиться возле ослепленного мальчишки, передразнивая и подзывая его к себе. Вин постарался разогнать ребят по домам, но те лишь передразнили и зачаровника, скрываясь в подворотне между домами.

Идти оставалось недолго. К этому моменту зачаровник уже почти успокоился и спокойно ковылял к выходу из деревни. Богато обустроенные дома как-то слишком быстро сменились на низкие и не приветливые. Большие и неуклюжие, для большой семьи, они казались слишком уж непригодными для жизни в них. У одного отсутствовала нормальная крыша и дырки в потолке заделывали сеном. У другого не было нормальных окон и потому заделывали тонкой тканью, заставленной палками, дабы та не упала или не унесло ветром. Вот наконец-то показался высокий двухэтажный дом, богато заставленный. Во дворе паслись козы и куры, а калитка заставлена цветами. На входе надпись: "Целитель". За этим домишкой стоял подальше второй, чуть пониже. Уже без калиток и двора, неприметный и с облезлой краской на торцах дома. На двери неприметная табличка с надписью: ученик зачаровника. Сделана недавно, на скорую руку. Зато приделана с особой любовью: аккуратно приколочена, смазана новой краской и покрыта остатками старого, слегка потрескавшегося лака. Вин недовольно посмотрел на ступеньки, что вели ко входной двери. Низкие, местами обвалившиеся, они пробудили в зачаровнике недавний гнев. Кряхтя, мужчина с трудом поднялся по лестнице и постучал сухими потрескавшимися костяшками о деревянную дверь. Стучал долго, грозно. Ему не открывали и Вин вновь разразился очередной порцией ругательств:

— Открывай, мелкий проказник! Ты хоть знаешь, что из-за тебя я сегодня переделал кучу работы? Ты в курсе, что мне пришлось еще и за тебя ее делать! Паясничаешь тут, а мне, значит, за тебя работу выполнять? Мне что же от тебя отказываться теперь? Смотри: откажусь! Ой как откажусь, что вся деревня тут же узнает!

На его крики повылазили головы из соседних домов. На крыльцо вышел также и целитель со своей женою, удивленно смотря на Вина.

— Чего глазенки вылупил? — недовольно произнес зачаровник. — Давно не видел?

— Не видел, — спокойно ему отвечал глава семейства. — Погляжу, снова колено донимает, раз ворчишь на всю округу?

— Слабо сказано, что донимает! — и с этими словами Вин слегка постучал по суставу, а после болезненно скривился. — Так болит, что помереть хочется.

— То-то я и вижу, что грозишься всем и каждому, — также спокойно отвечал ему целитель.

Они давно были не то друзьями, не то приятелями. Частенько встречались, частенько делились невзгодами, но специально ходить к друг другу — никогда. Зачастую заглядывали по делам, обменивались припарками и амулетами, бросались парой коротких слов и вновь возвращались к работе. Но за эту пару-тройку брошенных фраз отчего-то и Вин, и целитель, притерлись к друг другу. Целителя звали Лето, не то как в насмешку нынешней погоде,