Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приказ о командировке Олькевича и Блашковского еще вчера был отправлен по телексу в Катовице, а письмо Мартинковского с просьбой об оказании содействия, адресованное начальнику уголовного розыска местного комиссариата, Теофиль вез с собой.
– Твое расследование, Теось, развалилось, – прокомментировал вчера ситуацию Мартинковский, а шутка Гжегожа Коваля о том, чтобы он ехал в Катовице, стала мрачной действительностью. Теофиль терпеть не мог любые поездки. Он плохо себя чувствовал в замкнутом пространстве, в плотном кольце пассажиров. Неудивительно, ведь Польские железные дороги не обеспечивали комфорт, и поезда всегда были забиты до отказа. Когда стало понятно, что его командировка – дело решенное, он позвонил в справочную и нашел поезд, где можно было приобрести билет на указанное место. Благодаря этому он мог сидеть у окна, любоваться пейзажем и свысока смотреть на бедолаг, стоявших в проходах. В кассах продавались также билеты, которые не нужно было бронировать, но кассирша предупреждала, что с таким билетом придется стоять. Люди давно об этом знали, потому что это было распространенным явлением. Хуже всего было на самых популярных маршрутах, тогда пассажиры стояли даже между вагонами и в туалетах. Поезд, которым ехал Теофиль, к счастью, не был настолько переполнен. Можно было пройти в туалет и даже в «Варс». Но Теофилю не хотелось протискиваться к ресторану. Пока что.
Уставившись на мелькавшие за окном поля, Олькевич анализировал ситуацию. У него было ощущение, что все, чего он добился в ходе расследования, было одной большой неудачей. Арестованный железнодорожник не был убийцей и даже не стрелял в милиционеров. Задержанный валютчик исчез вместе с Бродяком, потому что, как объяснил Мартинковский, это был его оперативный источник, и он помогал поймать опасного преступника. А если он был источником, значит не был виновным. Единственное, что оставалось в руках Теофиля, это информация о том, что раненый Ковалем бандит сел в поезд, направлявшийся в сторону Силезии. Но он ведь не обязательно доехал до Силезии. Он мог сойти с поезда, например, в Курнике. Может, майор Мартинковский сослал его в Катовице, чтобы он не наделал глупостей, и хочет сам провести расследование? – задумался Теофиль и почувствовал, что от этих мыслей у него разболелась голова. Олькевич знал одно проверенное средство от этой болячки. Он поднялся с сиденья и потянулся к багажной полке, где стояла его сумка. Он снял ее и вынул термос. В термосе он не возил кофе или чай, как большинство пассажиров. Перед поездкой он налил в него водки высшего сорта, лучшей, из бутылки с серебристой этикеткой. Он довольно посмотрел на металлическую крышку термоса, формой напоминавшую артиллерийский снаряд, и сел обратно на свое место.
Вместилось немного больше, чем пол-литра, если пить экономно, хватит до Катовиц, рассуждал Теофиль и вдруг почувствовал, что стоило только подумать о водке в термосе, как головная боль стала проходить.
7:00
– Я, действительно, не знаю, во сколько сегодня вернусь. Все так осложнилось из-за Теофиля, что теперь придется особо постараться, чтобы как-то разрешить ситуацию. Хуже всего, что мне никто не поможет.
– Почему? – удивилась Гражина, наклонившаяся над Филиппом. Малыш недавно поел и сейчас, громко посапывая, готовился ко сну после завтрака. – А что с Миреком Бродяком, вы ведь всегда вместе работаете над серьезными делами?
– Черт! – вскрикнул Фред, почувствовав, что затупившееся лезвие «Полсильвер» порезало щеку. Он уже месяц брился последним лезвием, потому что его нечем было заменить. В киосках, к сожалению, в последнее время их невозможно было купить. Он, конечно, мог купить российские на Лазаревском рынке, но туда нужно было специально ехать, а у него не было времени. И вот дождался пореза на лице. Он быстро смыл остатки пены, натер щеки и подбородок одеколоном «Бруталь», более эксклюзивным, чем обычный одеколон «Пшемыславка», а на царапину наклеил кусок туалетной бумаги, чтобы остановить кровотечение.
– Что ты сказал? – Гражина стояла на пороге ванной.
– Ничего, я порезался, буду ходить целый день с подпорченным лицом. – Он повернулся к жене, чтобы она могла увидеть порез. – А с Миреком проблема. Он увел главного подозреваемого, сидевшего под арестом, и исчез вместе с ним. Вообще-то у меня не должно быть к нему претензий, ведь именно я подсказал ему такое решение. А он не дурак, понял, что я имел в виду, и сразу этим воспользовался. Теперь мне придется объясняться перед Жито… Остается лишь надеяться, что Мирек справится, и эта операция принесет результаты. Главное, чтобы не стало еще хуже.
– Мирек, наверное, знает, что делает?
– Я ему доверяю, как опытному оперативнику, поэтому сейчас его прикрываю. А вообще-то я прикрываю самого себя.
Их расследование, так хорошо выглядевшее ранним утром, в тот же день начало рушиться как карточный домик. Сначала Коваль исключил их первого подозреваемого, потом Бродяк исчез со вторым. Одним словом, у них ничего не было. В любой другой ситуации он разозлился бы, в конце концов, он успел рассказать полковнику об успехах отдела, но получилось, как получилось, и сейчас что-то ему подсказывало, что не стоит давать волю эмоциям. Почему он должен злиться на Олькевича, сделавшего поспешные выводы? Он ведь поймал человека с пистолетом, но не того… В придачу ко всему Бродяк с Толстым Ричи.
Если ничего не получится из их совместного расследования, у всех, в том числе у него, руководителя, давшего согласие на эту авантюру, будут серьезные проблемы. Надеюсь, утешал себя Фред, Мирек контролирует ситуацию, а Толстый Ричи, человек с большими связями в городе, быстро разыщет того, кто стрелял в милиционеров, и передаст в руки Бродяка. Вчера