сейчас заметил, что даже не успел снять плащ. Он снял его и повесил на стоявшую в углу кабинета деревянную вешалку.

Кажется, расследование убийства железнодорожника перешло в нормальное русло, подумал майор. Теперь можно обо всем рассказать полковнику. Он, конечно, будет недоволен, что вчерашние достижения милиции – это всего лишь первый маленький шажок к настоящему успеху.

Он подошел к радиоприемнику и включил свой «Аматор». Зеленые лампочки подсветили шкалу частот. Но ему не нужно было крутить ручку. У него всегда был настроен Третий канал Польского радио.

«Где же они, мои старые друзья», – из динамиков полились жесткие и хриплые, как будто необработанные звуки хита «Республики». Он сел за стол и вынул из ящика пачку сигарет «Мальборо». Он получил в подарок от Бродяка целый блок импортных сигарет, но у него осталась последняя пачка. Ежедневно он курил «Радомские» и иногда «Клубные», а подаренные экономил и курил только в особых случаях, но девять пачек исчезли очень быстро, несмотря на то, что после рождения Филиппа он старался себя ограничивать. Дома он почти не курил и на работе реже. Но так ему, наверное, только казалось. Последняя пачка «Мальборо» подтверждала, что ограничение не было серьезным.

Он закурил сигарету, с удовольствием вдохнул дым. И снова почувствовал боль в грудной клетке, хоть и не такую острую, как в прошлый раз. На лбу выступили капельки пота, а в глазах потемнело. Он быстро потушил сигарету и подпер голову руками. Сделал несколько глубоких вдохов, а затем встал и подошел к окну. Боль прошла так же быстро, как и появилась. Мартинковский открыл окно и посмотрел вниз на улицу. К комиссариату подъехала синяя «Ниса». Из нее вышли двое милиционеров, обошли вокруг машины и открыли заднюю дверь. Они вывели несколько молодых людей в наручниках. Конвоиры и задержанные быстро пошли в сторону здания.

Наверное, это люди, печатавшие листовки, подумал он, вспомнив вчерашнее совещание начальников отделов, во время которого коллеги из Службы безопасности сообщили, что обнаружили подпольную типографию запрещенного Независимого студенческого союза. Сегодня должны были арестовать печатников.

Мартинковский закрыл окно и вернулся к столу. Он сел в кресло.

– Что за страна, – сказал он тихо себе под нос. – Мне не хватает людей, чтобы поймать убийцу, а милиция занимается задержанием каких-то сопляков с листовками.

Он потянулся за следующей сигаретой и закурил. Боль его больше не беспокоила.

г. Катовице, 10:30

– Я тебе говорю, что он свой, из Познани. Люди в Великой Польше почти такие же порядочные, как в Силезии. Потому что Великая Польша тоже была в Пруссии. И теперь познанцы похожи на нас. Олькевич – отличный парень. Мы с ним были на курсах. Я тебе говорю, что лучшего друга ты не найдешь, даже если будешь долго искать.

Старший лейтенант Маковский недоверчиво покрутил головой. Его не убедили доводы старшего лейтенанта Пытлока, коллеги из отдела. Несмотря на то, что он жил в Катовицах почти двадцать лет, он до сих пор не ориентировался в нюансах происхождения, влиявших на отношение со стороны окружающих. Когда он приехал в 60-х из родной Жешовщины, местные коллеги сразу определили его в чужаки. Но оказалось, что он не совсем безнадежный. Он приехал из Галиции, а с этим еще можно было смириться. Хуже, если бы он родился, например, в близлежащем Сосновце или Челяди. Тогда он был бы человеком второго сорта. Теперь оказалось, что среди людей, не родившихся в Силезии, была отдельная категория – познанцы. Они, по мнению Пытлока, были лучшими и самыми безобидными. В Воеводском комиссариате в Катовицах работало много уроженцев Силезии, Домбровского угольного бассейна и людей, приехавших, как Маковский, из других регионов страны. Когда коллеги объясняли ему, в чем разница между местными и приезжими, он сначала думал, что это шутка. Он не мог поверить, что в Народной Польше существует деление времен аннексии. Но за многие годы работы в Силезии он убедился в том, что прошлое глубоко сидит в сознании местного населения.

– Я думал, раз я из Жешова, значит я лучше, – рассмеялся Маковский, – а тут вдруг оказалось, что есть еще кто-то лучше меня.

– Ты тоже хороший человек, ты ведь в Катовицах уже двадцать лет, почти уроженец Силезии. Теофиль – мой друг. Мы с ним много водки выпили и сегодня обязаны выпить, – объяснил Пытлок, поднимаясь из-за стола. Он подошел к окну и посмотрел вниз на город. Из окна открывался красивый вид на микрорайон Падеревского, многоэтажные дома, появившиеся здесь немного раньше, чем их современный комиссариат из стекла и бетона, на рубеже 60-х и 70-х. Когда он смотрел на эти здания, на сердце становилось теплее. На его глазах любимые Катовице становились современным мегаполисом. Окраины города, когда-то заброшенные и неухоженные, с полуразрушенными строениями, породными отвалами, провалами из-за несанкционированной добычи угля, в течение последних двадцати лет изменились до неузнаваемости.

– Надо все это показать Олькевичу, – тихо сказал он себе, поправляя растрепавшиеся волосы.

– Что ты сказал? – спросил Маковский, которого голос отвлек от изучения бумаг.

– Говорю, что Катовице – красивый город.

– Может, и красивый, но преступников здесь, как и везде, много, а может, даже больше.

– Да, но все они приехали в Силезию на работу… – он замолчал, потому что вдруг сообразил, что его коллега тоже приехал сюда на работу. – Ты не обижайся, Томаш. Я имел в виду бездельников, которые не ищут работу, а только шатаются целыми днями по городу. Ты нормальный человек, хотя таких, как ты, тоже много приехало.

Старший лейтенант Маковский усмехнулся и вернулся к изучению материалов дела. Не стоило спорить с Пытлоком. Он хорошо знал, как сильно его коллега ненавидит приезжих рабочих, проживающих в общежитиях. Он часто повторял, что это источник всех бед, свалившихся на улицы силезских городов. Хоть он и любил преувеличивать, но в чем-то был прав. Именно люди, приезжавшие из разных регионов Польши, чаще всего совершали правонарушения. Не было ни одного дня, чтобы в милицию не поступило сообщение о пьяном дебоше в рабочем общежитии.

Пытлок подошел к вешалке в углу кабинета и снял с деревянной полки фуражку. Он надел ее на голову, поправил китель, плохо сидевший на выступающем животе любителя пива и силезских галушек.

– Поеду за ним на станцию, и что-то мне подсказывает, что сегодня я уже не вернусь в комиссариат. Нам надо поговорить, потому что мы с ним давно не виделись.

– Оттянись по полной, Эрвин, – улыбнулся старший лейтенант Маковский.

г. Познань, 12:50

Ричард Грубинский неохотно посмотрел на чай, стоявший перед ним на столике. Он сидел здесь уже