– О чем ты говоришь? – начала я, но слишком поздно. Я испугалась, и она поняла, какая я. Я испортила что-то еще.

Она отступила.

– Подожди, в какой день? – спросила я. – Когда в полночь? Завтра? На следующей неделе?

Она не ответила на такой обыденный вопрос. И развернулась.

– Подожди, – сказала я. – Что, если у тебя не получится?

Я чувствовала ее за собой, ее дыхание на своей шее, ее мышцы напряжены, готовы. А потом она разбежалась, и я даже не смогла ее остановить. Она как будто полетела.

Была полночь, воздух в небе стал голубым. Это уже происходило, и я была просто наблюдателем. Моя нерешительность обошлась мне дорого. Я слишком долго тянула.

Вероятно, я могла бы рассказать сотню разных историй в зависимости от того, кто слушал, но правда такова: она на мгновение зависла в красивой темноте, и я клянусь, ее глаза были широко распахнуты. Клянусь, этот момент продлился так долго, что я навсегда его запомнила, буду чувствовать его в своем теле, знать в своих костях. Но никогда не расскажу другим девушкам, что произошло, когда она подняла руку.

Мама однажды сделала то же самое, но ее рука была поднята к солнцу, она пыталась остановить попутные машины. Рука Моне была сжата в кулак, и я клянусь, он был нацелен на меня. Вырвался луч света, ослепительный и выжигающий идеальный круг в моей сетчатке. Я пришла в смятение и повалилась назад, прикрыла глаза и услышала, как оно со звоном упало где-то недалеко от меня.

Когда я снова открыла глаза, в небе больше не было девушки. И никакой вспышки яркости. Моне представляла собой клубок ног, света, потрясающих историй и идеальных секретов, а теперь ее здесь не было. Она исчезла.

Ветер унес запах горелого дерева. Где-то на другом конце города завыла сирена. Я поднялась на ноги. Заставила себя идти. Сделала то, чего, насколько я знала, она хотела, потому что больше я ничего не могла сделать. Я подошла к краю и посмотрела на улицу, чтобы отыскать Моне.

* * *

Только несколько часов спустя, убедившись, что она пропала, я пошла искать. Искала то, что упало ночью, что она вроде как кинула мне, но на липкой поверхности крыши ничего не валялось, я ничего не смогла найти в этой темноте. Пришлось спускаться по лестнице. Сидеть в своей душной комнате и гадать, всегда ли будет так. Я осознала, что упустила свой шанс. Возможно, я никогда не увижу Моне, никогда не увижу маму.

Ночь была пустой, и я сама ее испортила. Я испортила все. Когда я увидела, что она успешно преодолела ворота, как она поднялась, освещаемая уличными фонарями, когда схватила свой чемодан и уехала на такси, я поняла – понадобится много времени, чтобы это пережить.

Я никогда не встречала лучшего лжеца или девушки, которой так восхищалась бы.

Я надеялась, она развернет такси и приедет за нами, поможет выбраться всем остальным, протаранит эти ворота, снесет их и выпустит нас на улицу, где может случиться нечто ужасное, но это был бы наш выбор, наш риск, наши сбегающие ноги. Я всю ночь на это надеялась, но ничего не произошло.

Моне Мэтис оказалась за воротами. Полагаю, она всегда знала, что эта ночь наступит, а еще то, что сделает это. Может, даже с того дня, как мы встретились.

К утру понедельника она так и не появилась, но мне все еще не верилось, что это произошло. Единственное, в чем я была уверена: я проснулась, а ее уже не было в доме. Ее не было в комнате и на территории «Кэтрин Хаус» или где-то еще. Она ушла без меня, я слишком боялась, чтобы пойти с ней.

Как только ворота открылись, я вышла на улицу, чтобы найти кольцо с опалом. Несмотря на всю эту неразбериху, меня не покидала уверенность, что она пыталась бросить мне его. Ночью я исползала всю крышу в поисках чего-то блестящего, то нашла лишь несколько бутылочных крышек, обертки из фольги и один замызганный шарик – кошачий глаз, который, судя по всему, валялся там с незапамятных времен.

Я прогулялась перед домом прямо в пижаме. Но улицы уже подмели, а мусор подобрали. Я заметила трещину на тротуаре, которой раньше не было. Но больше ничего не указывало на то, что произошло всего несколько часов назад, посреди ночи, на то, что я видела с крыши, и на то что видели незнакомые и случайные прохожие на улице. На один поразительный момент законы вселенной изменились ради «Кэтрин Хаус», а затем все вернулось на круги своя, пока люди пытались понять, что случилось. Я и сама пыталась это сделать. И до сих пор не поняла.

Неподалеку находился тот перекресток, где одна улица Вэйверли раздвоилась или где две улицы соединились. Там я впервые наткнулась на Моне, что могло оказаться простым совпадением. Каждый день тротуары заполняются толпами народа, и вы обязательно столкнетесь с кем-то, кого увидите позже. Вот и все.

Я вернулась в свою комнату и заперла дверь.

И когда солнце поднялось на небо, я все еще сидела там. В моей комнатушке почти не осталось кислорода, но я выходила на пожарную лестницу, чтобы подышать свежим воздухом. А сидела на краешке узкой кровати, лицом к кирпичной стене. Между кроватью и узким столом было такое же микроскопическое пространство, как и в ее комнате, которое позволяло улечься так, что голова почти задевала стену, а пальцы ног указывали на дверь. Тут я провела не один час, слушая ее. Когда я опустилась на знакомое прохладное место на скрипящих половицах, в воздух взметнулось облако пыли. Но даже прижав ухо к полу между кроватью и столом, не услышала ничего, кроме тишины, бездушности и пустоты, которые она оставила. Ее действительно там не было. Я закрыла глаза. А затем расслабилась и тяжело опустилась на пол. Если она решит вернуться, то найдет меня здесь.

Незаметно для меня утро сменилось днем. Я поняла это по тому, что в какой-то момент пол стал горячим, в голове царила пустота, а в душе одиночество.

Когда дверь в комнате подо мной открылась – видимо, Моне ее не запирала, – я испуганно вздрогнула и села. Какие-то девчонки ворвались в ее комнату, чтобы обыскать ее, и теперь толпились там и рылись в вещах. И этот шум доносился даже сквозь половицы.

Нога затекла от долгого лежания на полу, и сейчас в нее словно воткнулось множество иголок. Голова ощущалась так же. Но я все же добралась до лестницы и, спустившись на один этаж, остановилась у дверного проема комнаты номер десять. И тогда увидела несколько девушек: Гретхен рылась на верхней полке в шкафу, Ана София ковырялась в ящиках стола, а Линда заглядывала под кровать Моне.

Они пробыли в комнате не дольше минуты, но успели в ней похозяйничать. Кровать Моне оказалась перевернута, а простыни кучей сброшены на пол. Ящики комода открыты, а вешалки разбросаны по комнате. Но они опоздали и, видимо, уже поняли это. Моне забрала с собой все, что хотела. Остались только те вещи, которые ей больше были не нужны.

На матрасе лежали разноцветные парики. Она оставила их, все до последнего, хотя и смогла опустошить комнату так, что этого никто не заметил. Линда схватила несколько из них (лавандовый, блондинки, ярко-голубой) и ушла.