Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда опомнилась – обнаружила себя голой рядом с Учителем, тоже раздетым. Вокруг толпились остальные «младшие братья». Заметив, что Леся открыла глаза, они нестройным хором начали просить у нее прощения. А у нее мучительно болело все тело.
Она сразу поняла, что с ней случилось, но по характеру боли поняла и другое – какие вещи проделывали с ней на виду у всех. Но об этом даже думать было страшно…
«Ты прощаешь нас?» – негромко спросил Учитель, который теперь стал так отвратителен ей, что она попыталась отползти подальше, лихорадочно озираясь в поисках хоть какого-нибудь лоскутка, которым можно прикрыть наготу. «Ты прощаешь нас»? – повторил он. «НЕТ!» – вырвалось у девушки, и тогда Учитель сделал какой-то жест, который был воспринят всеми как приказ. Несколько «братьев и сестер» – среди них был и ее приятель – подхватили ее, голую, под руки.
Еще мгновение – и она очутилась в холодном темном подвале, где невозможно было выпрямиться во весь рост. Позже она поняла: именно с этой целью с помощью кирпичной кладки был поднят пол – и теперь подвал походил на склеп.
Когда над ее головой захлопнулся люк, Леся закричала. Бесполезно – никто ее не услышал.
Позже, когда на ее глазах и с ее участием вновь и вновь совершался обряд «очищения от скверны несвободной жизни» – именно так называлось заточение в подвале, – она поняла: слышать «очищаемых» запрещено. Иначе сам окажешься на их месте, а этого не хотелось никому.
Сколько прошло времени, Леся не знала. Наконец крышка люка откинулась, и нестройный хор голосов, доносившихся сверху, снова попросил у нее прощения. Но она не могла понять, как можно простить такое, – и в результате люк снова захлопнулся. В этот раз его не открывали гораздо дольше. К тому же «очищаемых» не кормили, что считалось частью обряда.
Она слишком поздно поняла некоторые вещи. Нет, уж лучше простить всем и все, выбраться на волю и бежать, бежать отсюда! Спохватившись, она принялась колотить по крышке люка, разбила руки в кровь, но результата не было никакого. Только позже она догадалась: чем настойчивее ты просишь о пощаде, тем дольше просидишь в подвале. Быстрой готовности простить всех и за все недостаточно, чтобы освободиться от заблуждений и суеверий. Так говорил Учитель.
«Все просто: вы хотите вырваться оттуда, – наставлял он „младших“, – и думаете, что ради это можно даже солгать. Скажем, признать: то, что с вами случилось, произошло по вашей собственной воле. Но ведь вы и в самом деле сами пришли сюда, на Территорию Свободы. Согласились принять ее законы. Значит, винить в том, что они вам не по душе, остается только себя. Если, конечно, надо кого-то винить».
«Учитель прав», – вскоре признала Леся. Прав во всем. Это страшная, извращенная, вывихнутая правда, но от этого она не перестает быть правдой.
Она, Леся, действительно пришла сюда по своей воле. Никто ее не принуждал. Те, кто играет в рулетку в надежде выиграть миллион, а вместо этого проигрывают все до нитки, тоже поступают так по своей воле. Кто виноват – тот, кто открыл казино? Тот, кто изобрел азартные игры? Тот, кто создал этот мир – мир неосуществленных мечтаний и несбыточных надежд?
Учитель повторял это ежедневно, буквально вбивал эти мысли в их головы.
При этом его тайно ненавидели, а Черную панически боялись. От одного ее вида у Леси мучительно сжималось и ныло сердце. Она уже поняла: эта женщина – глухонемая, возможно – психически ущербная, а Учитель Свободы – единственный, на кого она смотрит с безграничным обожанием и собачьей преданностью.
Они общались между собой на языке жестов, и только Учитель мог понять Черную. Каждый день она избирала одного или двух из числа «братьев и сестер», смотрела им в глаза, после чего они начинали по приказу Учителя творить такое, чего не выдумать даже человеку с больным воображением.
А затем – непременная процедура всеобщего прощения.
Всем обитателям Территории Свободы было хорошо известно, куда отправляются непокорные.
И нет ничего удивительного в том, что «младшие братья и сестры» не общались между собой. Им не о чем было говорить. Что касается мыслей о побеге… Учитель и здесь оказался прав: «Путь открыт. Вы свободны в своих поступках и намерениях. Но выйти отсюда – не значит выйти на свободу. Только здесь вы действительно свободны, потому что равны с остальными. А там, во внешнем мире, в вас будут плевать и тыкать пальцами. У меня ведь найдется, что порассказать вашим близким и друзьям!»
Тот, кто именовал себя Учителем Свободы, упивался своей властью.
Пока среди его «подданных» не появилась Оксана Приходько.
– Она пришла в июне, – продолжала Леся. – Я к этому времени уже полгода там жила. После нее приходили и другие, но уже не так много, как вначале. Всего двое или трое, точно не помню.
– И с ней, конечно, случилось то же, что и с остальными. – Роман Кравцов не спрашивал – просто констатировал.
– Да. Она прошла через все, – подтвердила девушка. – Но сразу уперлась, и ее не выпускали из подвала больше недели. Так долго еще никто не выдерживал.
– Не смогла простить?
– Не смогла. – Голос Леси дрогнул – вот-вот снова расплачется. – Мы с еще одной «младшей сестрой» тихонько поговорили об этом – позавидовали. Все это время Оксана голодала – только поэтому и сдалась. Не захотела умирать в подвале.
– Значит, и она согласилась стать такой, как все? – спросила Юлия.
– Мы тоже сначала так думали. Но все равно – она была сильнее других. Черная это почувствовала и несколько раз обрабатывала ее на этих… вечерних сборищах. И Оксана снова никого не прощала, поэтому и попадала в подвал. Так продолжалось больше месяца. А потом она сбежала. Утром проснулись – а Оксаны нет.
– Как к этому отнесся Руслан?
Юлия вздрогнула – Кравцов впервые назвал Учителя по имени.
До этого момента она не вполне сознавала, что жестокий извращенец и садист, искалечивший судьбы двух десятков людей, – ее брат. Любимец родителей, мальчик со сложным характером, не знавший ни в чем ограничений… и в конце концов превратившийся в чудовище. А она имела прямое отношение к этому человеку, снабжала его деньгами, пыталась поддержать, понятия не имея, какую жизнь он устроил себе и тем, кто оказался в его власти!
Ее реакция не осталась незамеченной. Женщина украдкой взглянула на Антона и отвела глаза.
Ее охватил жгучий стыд. Она виновата – виновата перед этой несчастной девочкой, которая смущается и нервно шмыгает носом. Перед Антоном, которого тоже коснулась вся эта история. Даже перед Романом Кравцовым, который сначала ей так не понравился, но оказался умным и толковым человеком.
– Кто? – удивилась Леся и тут же сообразила: – А, вы об Учителе… Ну, он держался спокойно, не паниковал. Сказал только: от себя не убежит. Но на следующее утро ни его, ни Черной на Территории Свободы уже не было.