- Наш господин уехал на какие-то переговоры. Но он распорядился, чтобы тебя отвезли куда только пожелаешь. Сказал, ты можешь прогуляться по магазинам в центре, велел Захеру сопровождать тебя. Я сейчас позову его, познакомлю вас.

- Кто это такой?

- Он будет твоим слугой, твоим телохранителем. Отвезёт тебя, куда скажешь.

Заодно, по всей видимости, и моим надсмотрщиком, - добавляю мысленно.

После завтрака я отправилась к отцу в больницу и провела у него несколько часов. Настроение у папы было сегодня совершенно другое, нежели вчера. Он хандрил, ворчал, что ему смертельно надоели больницы, делал неприятные намеки, давая понять, что винит меня в произошедшем. Допытывался насколько серьезны мои отношения с шейхом. Все это ужасно выматывало.

- Если ты так дружишь с этим шейхом, - кривя лицо произносит отец, - то могла бы повлиять на него. Этот надменный сукин сын мог бы оказать мне гостеприимство в своем дворце. Я уже не лежачий больной и вполне мог бы… Но ты, конечно, не станешь спрашивать, - добавляет ворчливо. Сейчас не узнаю отца. Он никогда не был таким капризным. Это неприятно, но приказываю себе держаться. Папа слишком многое пережил, и моя косвенная вина в этом есть… Не надо было смотреть на шейха в том проклятом лифте. Не надо было бить его по лицу… Ну и с похищением я повела себя как полная дура. Отец велел носа не высовывать. Я виновата, очень сильно. И должна все исправить. Вот только не знаю, как.

- Хорошо, я спрошу, конечно же. Дворец большой… Но знаешь, думаю скоро мне пора будет уезжать.

- То есть что значит «скоро»? Ты сама не знаешь? Все будет, как решит этот мужик? С каких пор ты такой стала? Я не узнаю тебя, - бушует отец.

- Я… - начинаю и осекаюсь.

Как же трудно соблюдать баланс, маневрировать в этом океане вранья! – Пап, что ты от меня хочешь? Ты хочешь во дворец? Я сказала, что спрошу! Хочешь, чтобы мы уехали домой? Как только твой лечащий врач разрешит…

- Как ты могла убежать с шейхом, Виталия? Ты разбила мне сердце! Мне больно видеть тебя… - голос звучит глухо, от этого еще больнее.

- Прости меня пожалуйста, - всхлипываю.

Это все что могу сказать сейчас. Чувствую абсолютную беспомощность, на глаза наворачиваются слезы.

- Пап, мне кажется не стоит нам сейчас спорить. Это опасно, тебе может стать хуже. Тебе надо окрепнуть, чтобы вернуться побыстрее домой. Лучше ложись, отдохни… Вернемся к разговору позже.

- Ты приедешь завтра?

- Конечно же. Я буду приходить каждый день.

- Но сначала тебя не было. Ксения пришла первой…

- Прости. Мы ездили к границе, попали в бурю…

Ухожу от отца с тяжелым сердцем, сейчас в моей душе ужасное смятение. Происходящее видится в самом черном свете из всех возможных.

* * *

Даю себе слово поговорить с шейхом как можно тверже, жду его в комнате, шагая из угла в угол. Но когда он возникает на пороге глубокой ночью, вдруг пропадает дар речи. Кадир выглядит очень уставшим, под глазами залегли синяки.

- Что-то случилось? – спрашиваю машинально, не успев одернуть свое никчемное любопытство. Какая мне разница, случилось у него что-то или нет. Мне должно быть все равно.

- Нет, просто устал. Мне приятна твоя забота, Виталия, - произносит шейх, проходит на балкон, опускается в глубокое плетеное кресло. – Иди сюда.

Приходится подчиниться и выйти следом.

- Сейчас накроют ужин. Ты голодна?

Отрицательно мотаю головой.

- Ты очень худенькая. Тебе надо есть…

- Зачем? Почему тебя это волнует?

Шейх смотрит на меня внимательно, изучающе.

- Ты злишься? Что тебя не устраивает, Виталия? Я дал тебе возможность выезжать из дворца. Ты ездила сегодня к отцу. Велел отвезти тебя по магазинам…

- Меня не интересуют шмотки, неужели ты не понимаешь? Я домой хочу. Сколько мне еще быть здесь? Папа… мне стыдно перед ним! Ведь я вынуждена врать, что нахожусь тут добровольно! Отец просит… чтобы его сюда тоже поселили… Боже, я совершенно запуталась, завралась! Это отвратительно! – поворачиваюсь к собеседнику спиной, стискиваю кованые перилла балкона, смотрю невидящим взглядом в ночную даль, пытаясь успокоиться, дышать глубже.

- Понимаю. Мне жаль, что так происходит. Я подумаю, что можно сделать. В принципе, твоему отцу найдется здесь место.

- Не жди от меня благодарности! – поворачиваюсь к шейху.

- Хорошо. Не буду.

Лицо Кадира темнеет. Ему определенно не нравится наш разговор. Но он терпит, пытается идти на уступки. Но это не усмиряет мою злость, она лишь усиливается.

- Я хотела поговорить еще об одном! Ты…

Замолкаю, потому что мне нелегко заговорить о самом интимном.

- Продолжай. Что тебя тревожит? – ободряюще спокойно произносит шейх.

- Ты не предохраняешься! Может думаешь, что я должна сама… Но я же девственницей была до тебя. Почему… почему мы не предохраняемся?

Кадир хмурится сильнее.

- Тебя это так сильно волнует? Так невыносима мысль иметь от меня ребенка?

- А как ты думаешь? – буквально задыхаюсь от возмущения. – Думаешь, я мечтаю стать матерью одиночкой? Или сделать аборт? Или…

Меня душат слезы. Ну почему, почему он такой бесконечно жестокий, равнодушный, невыносимо отстраненный сейчас? Словно мы говорим о чем-то совершенно незначительном. Как он может не понимать всю серьезность…

- Ты чудовище! Я… ненавижу тебя!

У меня это вырывается неосознанно, тут же прихожу в ужас, потому что взгляд Кадира просто убийственный.

Он резко встает с кресла, я сжимаюсь от страха. Жду, что ударит меня, потому что глаза шейха огнем полыхают, прожигая меня насквозь.

- Не стоит так переживать, Виталия. Я не безмозглый идиот, плодящийся бездумно. Я не предохранялся с тобой, потому что ты девственница. А еще – потому что у меня не может быть детей. Перенесенная в детстве инфекция. Маленькая неприятность, ставшая огромной болью для моего отца. Запичкавшего меня лечениями, таблетками, обследованиями. Вплоть до вступления в совершеннолетие, пока не смотался из дома.

Застываю, слушая грубую, резкую исповедь. Не знаю, что сказать. Мне не за что стыдиться – ведь я не знала, предположить не могла… Такой большой, здоровый мужчина. Шейх. И без наследника. Наверное, это тяжкий крест. Наверное, мне стоит извиниться.

- Я не…

- Хочешь пожалеть меня? Не сегодня.

С этими словами шейх покидает балкон, оставляя меня, ошеломленную и растерянную, в одиночестве. Хлопает дверь комнаты. Тишина кажется оглушающей. Мне тревожно. И совсем не радует, что видимо этой ночью в постели я буду одна…