Но тщетно. Это было не так давно, тем не менее я ничего не видела. Я пыталась вспомнить, как я должна была себя чувствовать. Должно быть, в то утро я снова проснулась в неведении, что я мать; и Бену сначала пришлось убедить меня, что у меня есть сын, а потом — что сегодня мы будем его хоронить. Ощутила… нет, не ужас, оцепенение и недоверие. Как будто все происходило не на самом деле. Такой удар — это слишком для любого, и уж точно не всякий это выдержит, я вот — нет. Представила, как мне указывают, что надеть, выводят из дома и сажают в ожидающую машину, на заднее сиденье. Наверное, я спросила, кого хороним. Должно быть, чувствовала себя так, точно хоронят меня.

Я увидела отражение Бена в окне. Должно быть, ему пришлось справляться со всем этим, когда ему самому было труднее всего. Наверное, для всех нас было бы лучше, если бы меня не взяли на похороны. Похолодев, я подумала, что так оно, скорее всего, и было.

До сих пор не знаю, стоит ли ему рассказывать про доктора Нэша. У него снова сделался усталый, даже подавленный вид. Он улыбнулся только тогда, когда я, поймав его пристальный взгляд, улыбнулась ему. «Может быть, позже», — подумала я, но будет ли для этого лучшее время, я не знала. Мне оставалось лишь думать, что это из-за меня у него дурное настроение, из-за чего-то, что я сделала или не сделала. И я поняла, насколько важен для меня этот человек. Я не могла сказать, что люблю его, и сейчас не могу, но это ведь оттого, что я не знаю, что такое любовь. Несмотря на то, что мои воспоминания об Адаме смутны и нечетки, я чувствую, что люблю его, инстинктивно хочу отдать ему все, защитить, ощущаю, что он часть меня и без него моя жизнь неполна. Когда я вспоминаю мать, я тоже чувствую, что люблю ее, но это другая любовь, не безусловная, осторожная. Я не совсем ее понимаю. Но Бен? Я нахожу его привлекательным. Я ему доверяю — сколько бы он мне ни лгал, он делал это только ради меня, — но как я могу сказать, что люблю его, если все мои воспоминания о нем ограничиваются несколькими часами?

Так что я не знаю. Но мне хочется, чтобы он был счастлив, и в какой-то степени я понимаю, что его счастье зависит именно от меня. Я должна стараться, решила я. И держать себя в руках. С помощью этого дневника я смогу изменить к лучшему нашу жизнь. Нашу, а не только свою собственную.

Только я собралась спросить его, как он себя чувствует, как это случилось. Должно быть, я отпустила тарелку раньше, чем он успел ее подхватить. И она со звоном упала на пол — Бен выругался сквозь зубы — и разлетелась на сотню крошечных осколков.

— Ой, прости! — сказала я, но Бен, не глядя на меня, опустился на пол и вполголоса чертыхался. — Давай я сама, — сказала я, но он, не обращая внимания, принялся собирать крупные осколки в правую руку. — Прости, — повторила я. — Какая я растяпа!

Не знаю, чего я ждала. Наверное, ласковых слов и уверений, мол, ничего страшного, дорогая. Но вместо этого Бен сказал: «Твою мать!», выронил осколки и принялся сосать большой палец левой руки. На линолеум закапала кровь.

— Что случилось? — спросила я.

Он посмотрел на меня:

— Да ничего, ничего. Порезался. Твою же мать, а…

— Дай посмотреть.

— Да ничего страшного, — сказал он. И поднялся.

— Дай посмотреть, — повторила я. И потянулась за его рукой. — Сейчас перевяжу рану. Или пластырь наклею. Где у нас…

— Да не надо, черт тебя возьми, — воскликнул он, отталкивая мою руку. — Оставь меня, сам справлюсь. Ясно?

Я опешила. Порез явно был глубоким: кровь сочилась через край и тонкой струйкой бежала по запястью. Я не знала, что делать и что говорить. Нет, он не кричал на меня — и в то же самое время не пытался скрыть раздражения. Мы смотрели друг на друга, балансируя на грани ссоры, так и не решаясь ее начать, ожидая, кто из нас заговорит первым, не осознавая толком, что случилось и насколько это серьезно.

Первой не выдержала я.

— Прости, — сказала я, хотя внутри противилась этому.

Его лицо просветлело.

— Да ничего. Это ты прости. — Он помолчал. — Просто я сорвался. Трудный был день.

Я оторвала кусок от рулона бумажных полотенец и протянула ему.

— На, промокни палец.

Он взял.

— Спасибо, — сказал он, вытирая кровь с пальцев и запястья. — Пойду наверх, приму душ, — наклонившись, он поцеловал меня. — Хорошо?

Повернулся и вышел из комнаты.

Я услышала, как закрылась дверь ванной комнаты и открылся кран. Заработал бойлер. Собрав крупные осколки тарелки, я завернула их в бумагу и отправила в мусорное ведро, потом подмела мелкие и вытерла кровь. После чего отправилась в гостиную.

Там, едва слышный в сумке, звонил телефон-раскладушка. Я взяла его. Это был доктор Нэш.

Телевизор еще работал. У себя над головой я услышала скрип половиц — Бен ходил из комнаты в комнату. Мне не хотелось, чтобы он слышал, как я разговариваю по телефону, о наличии которого он даже не подозревает. Я прошептала: «Алло».

— Кристин, — раздался голос. — Это я, Эд. Доктор Нэш. Можете говорить?

Если днем голос у него был спокойный, то теперь в нем звучала настойчивость. Я испугалась.

— Да, — ответила я, стараясь говорить еще тише. — Что случилось?

— Слушайте, — сказал он. — Вы уже говорили с Беном?

— Ну да, — сказала я. — Кое-что сказала. Что-то не так?

— Вы рассказали ему про свой дневник? Про меня? Пригласили поехать с нами в Вэринг-Хаус?

— Нет, — ответила я. — Только собиралась. Он наверху. Я… Послушайте, что случилось?

— Простите, — сказал он. — Надеюсь, ничего особенного. Просто мне позвонили из Вэринг-Хауса. Помните, я вам говорил, что утром разговаривал с женщиной? Николь? Она хотела дать мне телефонный номер. Сказала, что ваша подруга, Клэр, недавно туда звонила — она хотела поговорить с вами. И оставила номер.

Я напряглась. Услышала звук сливного бачка и шум воды в раковине.

— Не понимаю. Как недавно?

— Ну не очень недавно, — ответил он. — Через пару недель после того, как вы покинули клинику и стали жить с Беном. Когда вас не было, она взяла номер Бена, но, по их словам, скоро перезвонила и сказала, что не может до него дозвониться. Она попросила ваш адрес. Конечно, они не могли его дать, но сказали, что она может оставить свой номер на случай, если вы или Бен вдруг решите ей позвонить. После нашего утреннего разговора Николь нашла в вашей истории болезни записку, перезвонила мне и дала этот номер.

Я все еще не понимала:

— Но отчего не написать мне? Или Бену?

— Николь мне говорила, что писали. Но ответа ни от вас, ни от него не получали.

— Почтой занимается Бен, — сказала я. — Утром он ее забирает. Сегодня утром, по крайней мере…

— Так Бен не давал вам номера Клэр?