чем? – спросил я.

– Это инстинкт, – пожал плечами он. – Я знал, что этот меч не причинит мне вреда.

– Инстинкт? – осведомился Баттерс и пригладил растрепанную шевелюру. – Ради всего святого, чувак, а если бы ты ошибся?..

– Не ошибся, – с улыбкой возразил Саня.

Сердито бурча себе под нос, Баттерс подхватил с земли рукоятку Фиделаккиуса, но лицо у него оставалось озадаченным.

– Что это было?

– Как видишь, твой меч не причинил ему вреда. Вопрос в том – почему? – Я обвел взглядом задний двор.

Честно говоря, риск попасть на глаза кому-то постороннему был совсем невелик. Вдоль ограды росли розовые кусты, несколько клумб и огромное дерево, да и просветы между досками забора не выглядели широкими. Майкл обустроил территорию так, чтобы защитить ее от случайных взглядов.

А вот и Майкл, легок на помине: выскочил из задней двери и резво захромал к нам с объемистой аптечкой наперевес. Рассмотрел нашу троицу, дешифровал язык тела каждого, замедлил шаг и бросил на меня вопросительный взгляд.

– Саня нас разыграл, – объяснил я.

– Не сдержался, – заявил Саня, давясь от смеха. – А вы-то, пентюхи деревенские!

Я ударил его кулаком в плечо, а Баттерс одновременно лягнул его по голени, но Саня лишь хохотнул.

– Что случилось? – невозмутимо спросил Майкл.

Баттерс рассказал, как все произошло.

– Хм… – Майкл поднял брови. – Ты когда-нибудь трогал клинок своего меча?

– О боже, нет! – ответил Баттерс. – Я имею в виду… Да ну! Конечно, нет!

– Но в прошлом он ранил людей, – заметил я. – Верно?

– Ну да… – начал Баттерс и осекся. – Нет. Людей он не ранил. Только монстров.

На какое-то время мы вчетвером погрузились в размышления.

– Ну что ж, – нарушил молчание я, – включи-ка его. Давай проверим.

– Видать, придется, – вздохнул Баттерс.

Взяв рукоятку, он повернул ее вертикально, и светящийся клинок ожил, издав хоровой гул.

Не медля ни секунды, Саня провел по нему ладонью.

Ничего не случилось. Вообще ничего. Лезвие прошло через плоть так, будто никакой преграды и в помине не было.

– Странно… – выдохнул Баттерс и потрогал световой луч мизинцем, после чего сунул в него всю руку целиком. – Хм… Ничего, кроме легкого тепла.

По примеру остальных Майкл спокойно провел по клинку правой ладонью.

– Любопытно.

– Теперь моя очередь. – Я коснулся луча покрытым шрамами от ожогов указательным пальцем левой руки.

Тепло оказалось не то чтобы приятным, но терпимым, словно моешь посуду под горячей водой. Я осязал живую энергию меча и чувствовал, как в ней бурлит обузданное напряжение, словно звездная мощь обрела вдруг физическую форму.

– Но предметы он режет, – указал я на испорченную наковальню. – Баттерс разрубил ее минут пять назад, а то и меньше.

Майкл поджал губы и задумался. Затем посмотрел на меня и сообщил:

– Сохранение энергии.

Я нахмурился, но тут же понял, что он имеет в виду.

– Ах да. Точно. Ты совершенно прав. Вот и объяснение.

– Какое объяснение? – помотал головой Баттерс.

– Законы вселенной, – пояснил я. – Материю или энергию нельзя ни создать, ни уничтожить. Можно изменить, но не более того.

– Естественно, – согласился Баттерс. – Но как это связано с мечом Веры?

– У всех мечей имеется… – Я насупился в попытке подобрать нужные слова. – Допустим, что-то вроде сверхъестественной массы. Соответствующей их мощности и роли в нашем мире. Согласен?

– Пожалуй, – ответил после паузы Баттерс.

– Когда Фиделаккиус был уязвим, Никодимус сломал его, но не уничтожил, – сказал я. – Может, не смог. Зато сумел изменить его. В идеале ему хотелось бы изменить меч настолько, чтобы тот утратил функциональность. Но мечи – одни из самых мощных артефактов, что я когда-либо видел, а такие предметы склонны противостоять изменениям. Точно так же, как обладающий солидной массой предмет противостоит перемещению в пространстве.

– Ты имеешь в виду, что меч дал сдачи, – предположил Баттерс.

– Он имеет в виду, что ключевое слово в названии «меч Веры» – вовсе не «меч», – твердо сказал Майкл.

Я бросил на него укоризненный взгляд:

– Я имею в виду, что, даже когда меч Веры был сломан, предназначение его сверхъестественной силы осталось прежним: укреплять веру и защищать слабых от зла. Находясь… в переменчивом состоянии, будучи уязвимым к повреждениям, твой меч все равно искал способ исполнить свое предназначение. Думаю, Баттерс, когда ты коснулся его, меч заглянул в твое занудное ботанское сердце, где и нашел все, что ему требовалось.

– Чего? – с благоговением переспросил Баттерс, разглядывая сияющий клинок.

– Фиделаккиус посмотрел на тебя, – задумчиво молвил Саня, – и увидел джедая. Увидел способ продолжить борьбу. Поэтому превратился в световой меч.

– Стал мощнее, чем простой меч из стали, – добавил Майкл. – Но вместе с тем слабее.

– Поскольку чаши весов должны находиться в равновесии, – кивнул я. – Поэтому где-то прибавилось, а где-то убавилось.

– Теперь он в большей мере относится к духовному миру и оказывает меньше влияния на физический, – подсказал Майкл.

– Не на физический, – помотал головой я. – На мир смертных. Сталь он рубит в два счета, но на людей больше не действует.

– Как Фиделаккиус распознает разницу между людьми и монстрами? – спросил Баттерс.

– Может, как-то резонирует с определенными видами энергии. У порождений зла она обычно негативная – черная магия. Возможно, меч реагирует на нее. Сам я понятия не имею, как это устроено, но кто-нибудь поумнее меня запросто сообразит, что к чему. – Я немного поразмыслил и медленно добавил после паузы: – Или Фиделаккиус, чтобы распознать разницу, действует по принципу бритвы Оккама.

– Гарри, ты о чем? – Майкл нахмурился, взглянув на меня.

– Каждый рыцарь Темного Динария имеет при себе серебряную монету Иуды с заключенным в ней падшим ангелом, – сказал я. – А вы – их прямая противоположность. У каждого меч, сработанный с помощью гвоздя из распятия… – Я развел руками: мол, что непонятного?

– А внутри ангел, – еле слышно произнес Баттерс.

На нашу скромную компанию сошла мертвая тишина.

– Равновесие, – наконец сказал я. – Думаю, меч знает просто потому, что знает.

– О господи, – прошептал Баттерс. – А я однажды постирал его вместе с одеждой.

Саня издал утробный смешок.

– Ангелам не позволено вмешиваться в дела смертных или проявление их свободной воли. – Майкл снова прикоснулся к световому клинку, на сей раз с заметным благоговением. – Если ты прав, Гарри… Перед нами прямое выражение ангельской воли. Ангел не может посягать на выбор смертного. Но может бороться с порождениями зла, которые влияют на свободу воли человека в попытках переманить его на свою сторону.

– Люди тоже бывают злыми, – возразил Баттерс. – Как насчет Чака Мэнсона?[57] Разрубил бы его мой меч?

– Люди могут быть злыми, – сказал Майкл. – Или добрыми. Это свобода выбора. Отчасти она и делает нас людьми. – Он покачал головой. –