— Ну вот зачем ты это сделала? Не в моих это правилах, но вот как мне тебя теперь пузатую убирать?

— Я ничего и никому не скажу. Дайте хотя бы родить, пожалуйста, — поворачиваюсь к Борису, который нервно сжимает руль.

— Прости, не получается по-другому. В мире, где правят большие деньги-никто и никому на слово не верит. Знаешь какие бабки стоят на кону от умершей Настеньки? Кстати, редкостная тупица была, там и ежу было понятно, что первый раз ее Вольский тоже заказал. А она дура, даже, когда пришла в себя и стала пытаться что-то говорить, все равно ничего не сообразила. Ненавижу тупиц. Отвернись от меня, Тань, — неожиданно произносит он. — И не смотри на меня так. А вообще лучше выйди из машины.

Борис сам открывает дверь, впуская холодный воздух в салон автомобиля и выходит наружу. Судорожно достаю из сумочки газовый баллончик и сжимаю в руке. Секунды и он открывает дверь с моей стороны.

— Выходи.

Сам берет меня за руку и тянет из машины. Несколько мгновений и, сжимая в руке баллончик, я резко нажимаю на него, направляя в лицо Бориса. Тот тут же хватается руками за лицо, а я, скользя сапогами по снегу, пытаюсь бежать в сторону трассы. Только не оборачиваться, только не оборачиваться, повторяю сама себе, переставляя ноги. Никогда не умела быстро бегать, а с таким животом и подавно. В момент, когда я немного приостановилась, Борис резко схватил меня за рукав пальто и с силой развернул к себе. Не успела толком одуматься, как резко получила удар в живот. А потом толчок и я оказалась на снегу, придавленная весом Бориса. Не знаю откуда во мне взялись силы, но каким-то образом я умудрилась снова нажать на баллончик и распылить прямо ему в глаза. Пока он вновь хватается за лицо, я кое-как освобождаюсь и на коленях ползу к рядом лежащей палке. Поднимаюсь на ноги и со всей силы, на которую только способна, замахиваюсь на Бориса. Несколько мгновений и он падает на снег, на котором отчетливо начинают проявляться капли крови. Бросаю палку и наклоняюсь к нему, проверяя пульс на шее. Кажется, он бьется. Он это заслужил, твержу себе я, поднимаясь на ноги. Осматриваюсь по сторонам и понимаю, что это финиш, меня в любом случае обвинят во всем, что только возможно. Возвращаюсь к машине и забираю свою сумку.

— Не смотреть, только не смотреть, — бубню себе под нос и вновь пытаюсь бежать к дороге.

И к моему счастью у меня это получается. Оглядываюсь по сторонам-впереди автобусная остановка. Не знаю с чего вдруг судьба решила подарить мне шанс, но как только я дошла до остановки, передо мной сразу же остановился автобус. С совершенно сумасшедшим облегчением, я кое-как забралась внутрь автобуса и плюхнулась на первое свободное сиденье. Как добралась до ближайшего городка не помню. Только когда пересела на другой автобус, чтобы хоть как-то скрыть следы, поняла никчемность своего плана. Как бы я ни держала руку на животе и мысленно ни уговаривала саму себя потерпеть, поняла, что на этом все. Так не должно болеть, кажется, это было моей последней мыслью, перед тем как я потеряла сознание.

— Все, все просыпаемся, — очухиваюсь от того, что кто-то несильно бьет меня по щеке. — Больше не спим. Очухиваемся.

Разлепляю глаза и начинаю разглядывать потолок, пытаясь осознать где я. Вокруг что-то шумит и плач. Точно-детский надрывающийся плач. Прикладываю ватную руку к животу и понимаю, что он совершенно другой формы.

— Стойте, — кричу я рядом стоящей женщине. — А что с ребенком?

— Прокесарили тебя. Вот что. Сейчас девчонку обработают и дадут тебе.

— Так еще две недели до срока.

— Тю. Не два месяца же. Нормальная здоровая девка, три сто, сорок восемь сантиметров, да не напрягайся так. Лежи.

— А с ней точно все хорошо?

— Точно.

— Это хорошо…

— Что это за финты такие?! — поворачиваюсь на Пашин голос и со всей силы прижимаюсь к нему. — Да что случилось?

— Я же говорила, что меня тошнит, вот и вышла подышать свежим воздухом, — шепчу ему в рубашку. — Паш, пожалуйста, поедем домой?

— Тебе прям приперло? Десерт еще не принесли.

— Да плевать на этот десерт, если хочешь твоим десертом сегодня буду я.

— Да ты и так им планировалась быть. Бдушкина, ну вот чего ты все портишь?

— Не знаю. Может участь моя такая-все портить, — усмехаюсь я, боясь повернуться.

— Ладно, пошли в машину, — Паша крепко сжимает мою ладонь и ведет к своему авто.

Открывает заднюю дверь и пропускает меня вперед, а затем садится сам.

— Давай домой, — указывает он водителю и прижимает меня к себе. Не оборачиваться, только не оборачиваться. И все будет хорошо.

Никогда не замечал, как громко тикают часы в собственной спальне. Какого лешего я вообще их сюда повесил, если встаю я по будильнику на телефоне? А теперь я как будто заведенный, смотрю на передвигающуюся стрелку и жду, когда стукнет хотя бы шесть утра. Сил нет терпеть. Таня молчит и врет. Врет и снова молчит. Какая-то непробиваемая дева. Хочется от души ей дать в лоб, чтобы хоть что-то сказала, но спит, зараза такая, красиво, и будить жалко, не храпит даже. Красивая Таня… или не Таня? Нет, точно Таня, по крайней мере это имя ей очень подходит. Странное дело, подтверждений того, что она мать Маши у меня нет, но сейчас я в этом почти уверен, особенно, когда вспоминаю ее первую реакцию на название деревни. Просто названия похожи, вот она тогда и испугалась. Но что больше всего меня удивляет во всей этой ситуации, что я не могу на нее злиться. Не получается, в лоб дать за то, что молчит-с удовольствием. А что-то масштабное-нет. Я даже не могу представить, что будет дальше, когда мне выложат правду. Но выгнать Таню пинком под зад? Нет, не хочу. Я словно прилип к ней. Да и почему я должен это делать, если мне с ней хорошо? Да и то, что Таня ко мне неровно дышит я точно знаю. И это чертовски приятно. Давай, плыви, Меркулов, еще в любви ей признайся, на колени встань и колечко на палец надень. Ха! Не удивлюсь, если так и будет. Таня не экстрасенс, но точно ведьма. Пролежав еще десять минут и перебрав десятки раз пряди ее волос, решил больше не мучиться и, стараясь не шуметь, встал-таки с кровати. Еще раз осмотрел спящую Бдушкину и вышел из комнаты.

Заглянул в бывшую Танину спальню, где теперь благополучно спит Маша, и буквально завис. Все-таки такое разграничение мне нравится больше. Смотрю на мирно посапывающую дочь и не верю, что так все получилось. Разве я мог представить, что некогда слюнявый, орущий комок, выйдет таким спокойным ребенком? Моим ребенком! Да уж, как все меняется. Поправил Машино покрывальце и с непонятным чувством спустился на кухню. Выпил две чашки крепкого кофе и когда наконец стукнуло шесть утра, я как одержимый стал звонить Вадику.

— Доброе утро, Павел Александрович.

— Доброе. Вадим, ты уже искал что-нибудь по моей просьбе?