– Ожидание затянулось. С морем шутки не шутят… – Хродгейр невесело усмехнулся, показывая превосходство бывалого морехода над сухопутными конными воинами. – Благородные рыцари умирают от кишечной хвори и простуд, травятся гнилой водой и скисшим вином. Но Вильгельм держит войско наготове. Стоит перемениться ветру, и вся силища нормандских кораблей двинется через пролив.

Были и другие новости. Уже поближе, из Нортумбрии.

Давно проведавший о готовящемся вторжении Гарольд Годвинссон собрал большую армию. Сильный отряд хускарлов, а в поддержку к нему созвали по графствам фирд[73]и дружины танов. Они ждали высадки нормандцев на юге Англии, а потому викингам могли противостоять лишь дружины графов Моркара Нортумбрийского и Эдвина Мерсийского, двоюродных братьев короля, вкупе с нортумбрийским ополчением.

Об этом Черный Скальд говорил уже с искренней улыбкой. Норвежских военачальников обнадеживало разделение английского войска.

Харальд Суровый понял, что, наверное, какие-то высшие силы благоволят к нему. Он понял, что судьба дает надежду на успех. И немалую надежду. Сын графа Годвина занят далеко на юге, а Моркар и Эдвин слишком молоды и неопытны, чтобы такой матерый волк, как норвежский конунг, боялся их. Он-то сражался всю жизнь, начиная с проигранной Олафом Святым битвы при Стикластадире, когда юный скальд сказал первую вису:

Край прикрыть сумею

Войска, в строй лишь дайте

Встать. Утешу, страшен

В ратном гневе, матерь

Не отступит, копий

Убоявшись, – пляшет

Сталь – младой в метели

Скегуль скальд удалый.[74]

Он сражался под знаменами киевского князя против вендов и ляхов, в варяжской дружине императора Миклогарда бился со смуглыми, по-змеиному хитрыми южанами, грабил прибрежные города и села в море Варяжском и в море Средиземном, воевал с датчанами. Он прожил полвека и одних лишь крупных битв выиграл больше, чем найдется пальцев на руках и ногах у здорового человека. Что могут противопоставить ему эти мальчишки, не видевшие ничего, кроме холмов и лесов Англии?

Харальд решил не упускать удобного случая, с радостью принимая подарок судьбы.

Кливленд с его пашнями и пастбищами его больше не интересовал.

Утром семнадцатого дня месяца вересня норвежские корабли вышли в море.

Урманы горели желанием встретить настоящего врага. С пастухами и пахарями сражаться скучно. Вот дойдет черед до хускарлов, тогда поглядим…

Ночью с пятнадцатого на шестнадцатый день кто-то пытался тайком пробраться на «Слейпнир». Охраняли дреки Хрольв и Асмунд. Коротышка стоял на носу, у головы дракона, а рыжебородый, заплетающий косички воин пристроился рядом с рулевым веслом. Он услышал крадущиеся шаги – неизвестный зашуршал травой.

Асмунд окликнул ночного гостя. Тот притаился. Знаком приказав Хрольву окружать лазутчиков, рыжий свесился с борта… И тут же получил в лоб. Спас хирдмана толстый вязанный подшлемник, надетый для защиты от ночной сырости. Он смягчил удар, и потому Асмунд лишь на время потерял сознание, а не умер на месте. Впрочем, Сигурд язвительно заметил наутро, что черепу викинга не страшны прямые удары тарана, которым крепостные ворота вышибают. Но, невзирая на шуточки, «шишка» на лбу выросла добротная. С кулак Вратко величиной.

Услышав звук удара, Хрольв закричал. Поднял тревогу, а сам с обнаженным мечом бросился в темноту. Чудом – должно быть, помогло по-звериному обострившееся чутье – ему удалось отбить удар, нацеленный теперь уже в него. На этот раз сталь звякнула о сталь. В ответ норвежец ткнул клинком наугад. После он утверждал, что попал во что-то мягкое. «И теплое», – добавил насмешник Сигурд. Но даже если и попал, то особого вреда не причинил, и виной тому не отсутствие меткости, а закругленные концы урманских мечей. Рубить ими можно и очень даже хорошо, а вот колоть – это вряд ли. Для этого нужен заостренный клинок наподобие франкского.

Кто бы это мог быть и зачем чужому человеку лезть на корабль Черного Скальда, строили много предположений. Вспоминали всех недоброжелателей – тайных и явных.

Хрольв утверждал, что ясно слышал: лазутчиков было двое, и один, убегая, назвал другого Эйриком.

Вратко сразу припомнил худощавого викинга из дружины Модольва Кетильсона. Ну, того, чье лицо будто топором из коряги тесали. Но не стал ни с кем делиться догадкой. Зачем? Потом окажется, что ошибся – позора не оберешься. Засмеют, затюкают, хоть в море прыгай. А в море он уже был и поэтому не испытывал никакого желания повторять приключение.

Парень много размышлял: что могло понадобиться ближнему дружиннику Модольва сына Кетиля на «Слейпнире»? Первое, что приходило на ум, – Рианна. Надо думать, люди, разграбившие подземный поселок в Скара Бра, не нашли того, что искали. Хорошо бы еще узнать цель их поисков. И ведь не спросишь напрямую. А если и спросишь, все равно не ответят. Если рассуждать здраво, то в Скара Бра налетчики увлеклись и всех поубивали. Думали, видно, что обойдутся в поисках без помощников, но просчитались. Теперь, узнав, что с дружиной Хродгейра плывет девочка-пикт, решили выкрасть ее и, допросив, узнать нечто, без чего их ухищрения зашли в тупик. А что они могут хотеть узнать от пикты? Только местоположение Чаши.

Чаша.

Вот еще одна загадка.

Ну, положим, хевдингу Модольву, взыскующему славы, богатства, власти, она, может быть, нужна.

А монаху?

Зачем она отцу Бернару? Что может дать святоше, жизнь положившему на служение Господу?

Ответа у Вратко не было. И не находилось, как он ни старался его сыскать.

Возможно, конечно, ни Рианна, ни Чаша тут ни при чем.

Модольв Кетильсон узнал о присутствии на борту «Слейпнира» Марии Харальдовны. Узнал и решил использовать знание себе на пользу?

Например, похитить королевну и вытребовать что-нибудь у Харальда.

Тогда следует признать, что Модольв – враг норвежского конунга. И от этого никуда не деться.

Вратко решил посоветоваться с Хродгейром. Ну и с Сигурдом, само собой. Старик, хоть и не упустит случая уколоть языком так больно, как другой и ножом не кольнет, а жизнь повидал и знает многое, а главное, разбирается в людях так, как новгородцу и не снилось. Но парень никак не мог заставить себя начать разговор. Все время откладывал на потом. И когда грузились на корабли, и когда, распустив паруса, устремились на юг.

На юг.

Снова на юг.

Небеса благоволили урманскому воинству. Солнце дарило тепло, несмотря на осеннюю пору. Ветер надувал паруса, давая дружинникам отдохнуть перед предстоящей чередой испытаний. Корабли мчались как на крыльях навстречу сражениям и победам.