– Почему? Как ты думаешь, почему она так сделала?

Отец долго молчал, а потом ответил:

– Думаю, она уже чувствовала, что ей придется уйти навсегда. Наверное, это своего рода прощание.

Его глаза наполнились слезами.

– Но посмотри, вот ты здесь, разговариваешь со мной.

– Пап, ты правда не злишься, что я вернулась?

Он покачал головой.

– Папа, отправляйся со мной в мое родное время, в Индиану, вместе с Фрэнни.

Он с болью поглядел на нее:

– Фрэнни в опасности, серьезной опасности. Через свои… свои контакты я знаю, что ее имя в списке.

Роуз охнула:

– Нет! Нет!

– Я пытаюсь вытащить ее.

– Вытащить откуда?

– Но это еще не все, Роуз. Сегодня я узнал от Джейн…

– От Лысой Джейн?

Значит, Джейн тоже была шпионкой! Роуз это подозревала.

– Да, от балагурки Джейн, которая вовсе не глупа. Джейн думает, что твое имя тоже может быть в списке.

– Мое? Почему я?

– Королева в последнее время просила тебя сшить какую-нибудь одежду для малыша?

Если подумать, она давно не работала над одеждой. Разве что над муслиновыми подгузниками, но на этом все. Сару позвали обратно и сделали главной швеей. А Роуз успешно ее избегала. Но она ничего не шила после нарядов с кроликами.

– Она думает, что ребенок проклят, потому что ты не истинная католичка.

Лишь один человек мог сказать королеве что-то подобное: Сара!

– Неважно, правда это или нет. Когда ей в голову что-то вклинивается, она не обращает внимания ни на что другое.

– Сара Мортон внушила ей эту мысль.

– Неважно, кто это сделал. Вот почему я пришел. Я не был уверен, что ты вернулась, но чувствовал, что так оно и есть.

– Наверное, только ты.

– Что «только я»? – спросил он.

– Ты единственный замечал, что я ухожу. Похоже, остальные не знают. Как будто я оставляю за собой тень, которая просто живет дальше.

– Так было с твоей мамой. Но если по-настоящему любишь кого-то, как я любил твою маму, начинаешь чувствовать, когда его нет. И замечаешь, если имеешь дело просто с… фантомом, эхом человека.

– Все это так странно, папа. В моем мире, в моем веке, в двадцать первом, я могла бы погибнуть в автокатастрофе, как мама, или в какой-нибудь другой ужасной аварии. – В этот момент она подумала о Брианне в отделении интенсивной терапии, с аппаратом, который дышит за нее. – Или просто умереть от старости. Но здесь… здесь…

– Здесь ты можешь умереть очень молодой, привязанной к столбу в кипах хвороста, от огня факела.

– Мне нужно выбраться.

– И не оставляй здесь тень. Ты должна уйти навсегда, Роуз. Навсегда!

– Как?

– У меня есть план. Из Саутгемптона уходит корабль.

– Но Саутгемптон далеко отсюда.

– Мы уедем сегодня вечером. Не возвращайся во дворец. Я приеду на лошади и привезу еще одну, как только стемнеет. Встретимся на распутье Блэкхит-роуд. С левой стороны есть роща. Еще я привезу одежду, мужскую. И в путь. Он займет два дня.

– А Фрэнни?

– Фрэнни уже там.

– Но вдруг мое отсутствие заметят во дворце?

– Нет, Джейн тебя прикроет.

– Джейн?

– Джейн и Беттина.

– Но куда мы поедем?

– Через канал, во Францию.

– Во Францию?!

– Да, ко двору короля Генриха, но что важнее – ты будешь служить маленькой королеве.

– Маленькой королеве?

– Марии, королеве Шотландии, королеве без страны.

Этим затяжным июньским днем солнце долго не садилось. Сумерки не наступали еще два часа или около того. Отец сказал, что не придет до темноты. Роуз села под дубом – прямо под сердцем, вырезанным ее матерью, защитницей природы. Роуз хихикнула, когда вспомнила, как папа сказал «Гринпис». Как странно все это. Но сейчас под раскидистыми ветвями дуба она ощущала себя не только в безопасности, но и счастливой. Можно ли быть такой спокойной? «Ох, дайте мне мгновенье, всего мгновенье», – подумала она, ведь это словно оба родителя сидят рядом, обнимая ее в тени листвы. Кажется, она задремала, и ей приснился сон. Кто-то боролся – боролся за каждый вздох. Затем она услышала смех, какой-то праздник – и тут же появился букет из воздушных шаров. «Я хочу вернуться… ненадолго».

Она вернулась и снова стояла в оранжерее. Пересадыш вырос на три дюйма, и Роуз заметила, что на стебле образовались бутоны. Из прихожей доносились шумные, радостные восклицания. Она выбежала из оранжереи. Там стояли Сьюзан Голд, ее отец с женой Элеонорой, а Марисоль держала в руках букет из красных, белых и голубых шариков.

Сьюзан визжала:

– Документы прислали! Их прислали. Твоя бабушка теперь – официальный опекун Марисоль!

– А еще, – сказал Сэм Голд, – Марисоль сделала свой первый шаг к гражданству.

– И, – добавила Сьюзан, – кое-какие злые королевы по уши кое в чем.

Роуз бросилась к Марисоль и обняла ее. Правильнее сказать, подняла в воздух.

– Теперь, девочки, я отвезу вас в школу, – сказал отец Сьюзан.

– Подождите, – ответила Роуз и прикусила губу. – А как Брианна? Если бы не она…

– Мы еще не знаем, – ответил Сэм Голд. – Ее состояние до сих пор очень нестабильное.

– Так хочется сказать ей, что Марисоль ничего не грозит.

– Вряд ли это возможно, – вздохнула Сьюзан. – По крайней мере, сейчас.

Через двадцать минут Роуз и Сьюзан вместе с ее отцом вошли в кабинет мисс Фуэнтес. Мистер Росс стоял там с очень мрачным видом.

– Вот мы и встретились снова! – произнесла мисс Фуэнтес, бросая суровый взгляд на трех девушек: Кэрри, Лизу и Дженни, которые сидели на стульях у стены. – Я рассказывала девочкам о том, как приехала в эту страну еще ребенком, несовершеннолетней, без опеки взрослых. Не могу поверить, что вы втроем натворили. Вломились в мой кабинет и позвонили в миграционную службу, чтобы сообщить о Марисоль с моего телефона. Прежде всего, это взлом с проникновением.

– Это все Брианна придумала.

– Брианна придумала! – возмутилась Роуз. – Это абсолютная ложь. Брианна предупредила нас, что это сделала ты. Нет! Нет! НЕТ! Вы просто лгуньи. А теперь Брианна на грани смерти.

Роуз почувствовала руку на плече. Это был мистер Голд. Она замолчала.

Он подошел к девочкам.