Я провела в гипере две минуты и вывалилась обратно во вселенную. Все экраны у меня побелели. Визжал сигнал опасного сближения, температура за бортом взлетела так стремительно, что многие табло сошли с ума. Когда показания стабилизировались, числа колебались между тремя с половиной тысячами и четырьмя тысячами градусов – примерно на полпути до крайнего предела моей выносливости.

Скрипел, расширяясь на жаре, металл, и я потратила миг на то, чтобы похвалить себя. Я не ошиблась в расчетах и находилась сейчас в глубине фотосферы местного солнца – рекорд точной навигации, о лучшем я не слышала.

Вокруг меня бушевала плазма, выплескиваясь из внутренних областей солнца гейзерами объемом в дюжину планет. Дрожали конвекционные ячейки, в испарениях хлестали бичами линии магнитных течений, увлекая за собой волны прибоя. И все это сопровождалось оглушающим ревом, какофонией пламени.

Мое самодовольство приугасло от воспоминания о гибели Койота – ему перегретая внутренняя ткань звезды выжгла все внутренности. Я надеялась, что меня эта судьба не постигнет. Моей наружной броне и без того досталось – сперва от ядерной торпеды Фенрира, создавшей на миг температуру в сотни тысяч раз выше той, которую я испытывала сейчас, а потом от безумного прыжка в высшее измерение. Однако я была достаточно уверена, что обшивка выдержит и защитит меня от новых повреждений. Пока я переключила приоритеты работы фабрикаторов с производства вооружения на устранение ущерба и через медицинские интерфейсы ложементов проверила состояние бесчувственных женщин в рубке. Полевые диагностеры не обнаружили у них существенных повреждений – по крайней мере, новых, – и я впрыснула обеим сочетание анальгетиков с легкими стимулирующими средствами. Через несколько минут они пришли в себя и принялись растерянно, недоуменно оглядываться.

– Я думала, нам конец, – сказала капитан.

Ее лицо пылало в отсвете экранов. Она нахмурилась, увидев вздымающееся за бортом море плазмы. (Я фильтровала свет, чтобы яркость ее не ослепила.)

– Где мы?

Я вывела на экран аватару и придала своим чертам самое успокоительное выражение.

– В солнце. – мне пришлось усилить голос, чтобы перекрыть рев кипящего котла, в котором мы варились.

Она застонала и пальцем утерла глаза:

– Этого я и боялась.

Покрутив головой, она села прямо и спросила:

– И как мы сюда попали? Последнее, что я помню, – «Фенрир» держит нас в перекрестье прицела.

– Прыгнули.

– Прыгнули?

– Да.

– В солнце?

– Да.

Она расхохоталась, но в смехе была нотка истерики.

– Ну ты даешь!

Она, еще улыбаясь, тряхнула головой и склонилась к тактическому экрану:

– «Фенрир» сможет нас здесь обнаружить?

– Ответ отрицательный. Плазма маскирует наш тепловой след, а электромагнитное излучение звезды нарушит работу его датчиков. Обнаружить нас он может, только наткнувшись в упор.

– Но это верно и для нас?

– Если ты хотела спросить, нарушена ли работа наших датчиков, ответ – к сожалению, да.

Капитан Констанц задумчиво покивала.

– Ты раньше что-нибудь подобное проделывала? – спросила она.

– Нет, – сказала я. – Одна моя сестра пробовала такое во время войны.

– И что с ней сталось?

– Она погибла.

– Прекрасно! – Капитан снова сникла. – Ну и что мы теперь будем делать? Сидеть на месте и ждать?

– «Фенрир» скоро будет здесь. Он видел мой курс и скорость. Он вычислит, где я, и придет за мной.

– И тогда?

Я сощурила глаза своей аватаре:

– И тогда мы его убьем.

Корабль качало на волнах плазмы, и скрипел он, как деревянный галеон. В какой-то момент его титанический стон перепугал нас с Лаурой – мы похолодели, ожидая, что корпус сейчас лопнет. Когда ничего подобного не случилось, мы переглянулись и неуверенно улыбнулись друг другу.

– Ну-ка, – сказала я, – пока у нас есть несколько минут, отвезу тебя в лазарет.

Лаура потерла лубок на простреленном бедре. Заметно было, что рана ее беспокоит.

– Нет, спасибо, – сказала она.

По ее щекам расползалась паутинка лопнувших капилляров, левый глаз налился кровью – от резких маневров полопались сосуды.

– Надо, чтобы корабль посмотрел твою ногу.

– Не надо. Сейчас здесь самое безопасное место. Предпочитаю тут и остаться.

– Уверена? В лазарете оборудование намного лучше.

– Уверена. – она постучала пальцем по подлокотнику. – Корабль и здесь впрыснул мне необходимые обезболивающие. Незачем тащиться в такую даль.

– Как хочешь, – пожала плечами я.

Так или иначе мы обе могли через несколько минут умереть. Я не стала больше ее уговаривать, а повернулась к аватаре «Злой Собаки»:

– Как у нас дела?

– Держимся, – ответил корабль.

– Сколько нам можно здесь оставаться?

– Не более часа.

Ее лицо приобрело выражение, которое всегда приобретало при объяснении технических вопросов, и она продолжила:

– В данный момент наш корпус выдерживает температуру окружающей среды, но не имеет возможности сбрасывать накопленное тепло изнутри системы. Через пятьдесят семь минут нам придется вынырнуть, чтобы разрядить панели термосброса.

– А «Фенриру» это известно?

– Он сможет вывести временные рамки из показателей собственной выносливости и оценки понесенного мной ущерба.

– Следовательно, он может поджидать в засаде на низкой орбите?

– Для него это было бы наилучшей стратегией.

Я устало потерла лоб:

– Тогда что толку в этом? Ты спрятала нас в горящем здании.

– Я же сказала, – невозмутимо ответствовала «Злая Собака», – что мы его убьем.

– Как?

– Заставив применить свое секретное оружие.

С дальнего ложемента фыркнула Лаура.

– Ты, конечно, шутишь? – спросила она.

«Злая Собака» обратила взгляд на нее:

– Торпеды в этих условиях бесполезны. Когда я, вынырнув из плазмы, попаду под прицел «Фенрира», мне достаточно будет нырнуть обратно и сменить позицию. Плазма разрушит датчики торпед, в фотосфере они не смогут меня выследить. И тогда «Фенриру» не останется иного выхода, как применить свое основное оружие – то, которым он сбил «Хобо» и обезоружил «Хейст ван Амстердам».

– И что тогда?

– Тогда, – улыбнулась аватара, – увидим.