Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Обещал — напишу, — Шарипов легонько стукнул себя в грудь.
— Ну, так и пошли сейчас в диспетчерскую. Там и бумаги полно, и ручку дам лично свою, — Шувалов прихватил Байрама за каракулевый воротник дорогого пальто.
— Я в своём кабинете завтра напишу, — Шарипов дёрнулся, но вырваться не смог.
— Когда? — крикнул Володя Горюнов, второй пилот. — В десять мы уже стоим и плачем на ковре у Главного. Это раз! А два — это хрен ты напишешь, как Миша сказал. Он сказал правду. А ты соврёшь. И втихаря придёшь пораньше да через дядю своего Хамита рапорт Рамазану передашь. Что самовольно ответственность за вылет на себя взял — это доложишь. За это не уволят. А что меня с работы выгнал, вряд ли напишешь. Как ты без права управлять «ИЛ-18» сел за штурвал- тоже попустишь. И о том, как командира Шувалова своим помощником назначил и в конце распорядился, что сам сажать машину будешь — этого не будет в рапорте. Гарантирую. Потому, что ты трус, Шарипов, и подлец. Имей в виду — никто тут тебя не боится, хоть ты и «тузик» из Управления.
— Леру Пашенину, кассиршу, помнишь? — не отпуская воротника продолжил тему Миша. — В прошлом году ты её изнасиловал. На вечеринке у Зарубина. День рождения его отмечали. Так об изнасиловании все наши знают. Она многим в порту рассказала. И она же написала заявление в милицию, но его там «замяли». Кто помог тебя «прикрыть»? Дядя Хамит или тот старший следователь Мухин, которого дорого «купил» твой же дядя? Ну, а мы сейчас сделаем так, что Лера ещё одно заявление напишет. И у нас сейчас есть свой человек в ЦК компартии КазССР. Большой человек. И теперь заявление не пропадёт, а пойдёт в работу. Точно. Результаты экспертизы в оригинале у Леры есть, а срока давности у такого преступления нет. И ты сядешь на «пятнашку» лет. Там и помрёшь. Насильники на зоне долго не живут.
— А про меня разговор отдельный, — добавил Лопатин и аккуратно снял Мишину пятерню с воротника шариповского пальто. — Для меня ты командир здесь, когда ты сам на земле. А когда взлетел в воздух пассажиром или пилотом, ты в моём подчинении. И не имеешь по закону права отменить моё решение или команду. Нарушение пункта девять второго раздела правил эксплуатации воздушного транспорта гражданской авиации. Если я напишу рапорт, то дядя твой не поможет. Рамазан Оспанович знает, что дело это подсудное и замять не получится. Минимум — ты слетаешь с работы. Максимум — идёшь в суд и получаешь…
— Э! — махнул рукой Шувалов. — Нас всех посадят за эту катастрофу. И его тоже. Поэтому такой рапорт-признание в том, что трагедия произошла по его вине, это уже серьёзная бумага для суда. Короче — пошли. Напишешь сейчас, как было. Иначе выпадешь сегодня ночью пьяным в стельку с третьего этажа диспетчерской. На бетонную отмостку. Похороны я оплачу. И поминки. А водки у нас с нового года три пузыря в заначке осталось. Свяжем, вольём в тебя литр. Потом развяжем и ты из окна выпадешь. Сядешь в открытом окошке на узенький подоконник покурить и ку-ку. Веришь мне, Боря?
Шарипов выматерился, плюнул под ноги Шувалову, поглядел злобно на молчащих стюардесс и прохрипел.
— Ну, вы и суки. Ладно. Напишу под твою, Мишка, диктовку. Но если всё обойдётся без крутых мер и суда, то вам всем тут не работать.
— Детишек в нашем аэропортовском садике пугай. Младшую группу, — Лопатин подтолкнул Шарипова в спину и через двадцать минут Байрам уже писал рапорт, оглядываясь на Шувалова и шепча что-то на татарском. Направление его мыслей и невнятного лепета угадали все, не зная татарского.
Миша взял исписанную с двух сторон бумагу и бережно уложил лист в отдельную папку, потом запер в сейф.
— Я через канцелярию завтра в девять сам передам. Чтобы пронумеровали и рапорт потом случайно никуда не делся.
После всего этого необычного мероприятия стюардессы ушли, а весь состав диспетчеров, Лопатин, командир бывшего «ИЛ-18» и второй пилот, да и Шарипов, остались. Миша разлил всем водку. Молча выпили. Помянули погибших.
— Лучше бы я сам умер до полёта. Как теперь мне с таким грехом? — Лопатин надел шапку и ушел. Даже до свиданья не сказал.
Ну, мужики, не чокаясь выпили ещё по сто пятьдесят и тоже молча разошлись.
Лопатин Александр Максимович пришел домой и сел, не раздеваясь на кухне у окна. Закурил.
— Что? — вошла и села напротив жена Надя. — Печень опять прихватило? Что ел? Жирное? Сколько я говорила вашей стюардессе Галине, чтоб тебе даже курицу жирную не носила! Нет, не слушает! А с тебя какой спрос? У тебя в голове облака, взлётная полоса да качество горючего.
— Мы разбились, Надя, — Лопатин опустил голову и стучал тихонько по столу пальцем. — Шуваловский самолёт в клочья разодрало на нашей полосе. Мишка выжил, Вова Горюнов, две стюардессы. И Шарипов. Проверяющим летел, домой спешил, а погода — то страшная, нелётная. Сесть у нас нельзя было. Я категорически взлёт из Семипалатинска и посадку у нас запретил. Так Шарипов плюнул на меня, на Мишку и скомандовал лететь. Ну, а мы, идиоты, струсили. Кроме четверых из экипажа ещё тридцать пять пассажиров живы. Шарипов — тридцать пятый. А шестьдесят четыре — всё! Насмерть. Многих даже опознать не получится. Порвало. Я был на месте. Страшно смотреть.
— О-о-о! — простонала жена. — Что будет теперь?
— Я — главный виновный. Шарипов своё получит, конечно. Но основная вина на мне. Суд и срок большой. Сыну позвони. Пусть Алёшка сейчас приедет. Завтра можем не увидеться. После разбора у Главного могут арестовать сразу и задержать на время следствия. Убийство двух и более лиц группой. Тяжелая статья. Отягчающие обстоятельства. Я и пост оставил, и убийство вышло из-за моей трусости перед Шариповым. Вот же…
* * *
Байрам открыл дверь своим ключом. Анель спала в розовой ночнушке под пуховым одеялом и во сне улыбалась. Он сел к телефону и позвонил дяде Хамиту. Брат отца не спал. Знал, видно, что Байрам позвонит. О катастрофе ему сообщили сразу