– А-а-а, – тряхнув копной спутанных соломенно-желтых волос, мальчишка показал рукою:

– Вам во-он к той скале. А потом повернуть…

– Покажешь! – не отпуская паренька, жестко заявил Хальвдан.

– И получишь еще монету, – Херульф утешающе улыбнулся и, чуть подумав, добавил: – Даже, может быть, две. Кстати, где-то здесь должны быть весла… не так?

До приметной скалы рыбацкий челн добрался не так быстро, как бы хотелось – волнение на море сделалось весьма значительным. Прилив уже затопил почти всю полоску пляжа и теперь медленно, но верно, поднимался к скалам.

– Вон и корабль, – привстав, показал сидевший на носу рыбачок. – Видите, корма торчит. Сейчас и ее затопит… вообще, зря вы в прилив пошли.

В этот момент прямо посреди залива вдруг послышался крик. Слабый, тоненький…

– Скорей! – заволновался ярл. – Скорее, парни.

Викинги и так старались, гребли так, что утлое суденышко едва не выскакивало из воды. И все же, когда они доплыли до затонувшего корабля, корма его почти полностью ушла в воду… вместе с привязанной к ней девушкой… златовлаской…

– Эдна! – Гендальф без раздумий бросился в море, нырнул, вытаскивая из-за пояса нож…

Следом нырнули и Херульф в Эдвином… остальные протянули руки… осторожно уложив утопленницу на дно…

– Не так, не так! – выбравшись из воды, деятельно распоряжался Геннадий. Было время, еще студентом работал в детском лагере плавруком, с той поры навыки кое-какие остались.

– На живот ее… – командовал ярл, – …теперь – мне на колено… Ага…

Вылив из девушки воду, Гендальф вновь перевернул ее на спину и принялся делать искусственное дыхание – рот в рот…

Через какое-то время юная утопленница дернулась, закашлялась, и, сделав глубокий вдох, чихнула, широко распахнув глаза… синие, как высокое весеннее небо!

– Да ты просто колдун, ярл! – несказанно восхитились викинги.

– Не колдун, а инструктор по плаванью. У меня и корочки где-то были, да.

– Храбрый витязь… – глядя на ярла, тихо промолвила Эдна. – Я знала, что ты… я знала… да…

Закатив глаза, она вновь впала в забытье, и пришла в себя лишь на постоялом дворе.

– Ну, вот и очнулась, – вскочив со скамьи, обрадованно воскликнул ярл. – Давай-ка попей…

Одноглазый хозяин двора по просьбе Гендальфа сварил ядреный настой из трав, коим ярл сейчас и потчевал юную деву. Причем молодой человек совершенно не знал, как себя с нею вести? Ведь ничего такого меж ними не было, они и виделись-то всего только раз, да и то недолго. Это, конечно, не считая снов.

Девушка тоже выглядела несколько смущенной, хотя, несмотря на общую слабость, кидала иногда на ярла такие взгляды… которые были куда красноречивее слов. Надо сказать, выглядела спасенная дева как-то грустновато, если не сказать – подавленно, что было и понятно – столько всего перенесла и даже чуть было не распрощалась с жизнью. Утонула бы, если б не Гендальф.

Впрочем, это не повод для того, чтобы навязываться и к чему-то склонять. А вот спросить – не украсть, спросить – можно.

– Могу я…

– Спрашивай… – одними губами отозвалась красавица. – Что смогу – отвечу.

Она лежала на широком сундуке в малой гостевой зале, ныне, в виду ожидаемых событий, абсолютно пустой. В более спокойные времена здесь останавливались мелкие свободные землевладельцы – кэрлы, изредка – прелаты и средней руки купцы. Какие-либо понятия о комфорте в сии темные времена почти напрочь отсутствовали, однако помещение все же казалось уютным – кругом одно дерево: деревянные скамьи, деревянный стол, деревянный сундук. Только лишь железная жаровня в углу, да на столе – глиняный кувшин с сидром.

– Тебя продали королю Бургреду?

– Да. Точнее сказать – королеве.

– Потом тебя перекупил Торкель?

– Да. Купил, чтобы убить, – девушка грустно вздохнула.

– А не легче было бы просто подослать убийц? – с удивлением вскинул глаза Гендальф. – Коли уж на то пошло…

Эдна торопливо дернула головой:

– Нет, витязь. Не легче. На мне – охранительное заклятье. Тот, кто тронет меня, скоро умрет в страшных мучениях. Торкель это знал. Но он – колдун. Он нашел способ обойти заклятье.

– С помощью местной ведьмы?

– Так.

– Но почему – именно сейчас? Ведь Торкель увидел тебя еще раньше.

– Не знаю, – тихо промолвила дева. – Могу только догадываться. Однако мои догадки – не в счет.

– Еще спрошу тебя…

– Потом… можно? – Эдна виновато улыбнулась, в синих глазах ее по-прежнему стояла грусть и какая-то обреченность. Словно красавицу спасли не до конца… вернее, спасли лишь тело, душа же девушки осталась там, на дне!

Что ж, потом так потом. Понятно – устала. Еще бы не устать!

Молодой человек поднялся на ноги… но Эдна внезапно ухватила его за руку:

– Ты хотел спросить про себя?

– Да, но…

– Я скажу. Но, предупреждаю, правда покажется тебе болезненной и невероятной. Ты не поверишь, но это – правда. Увы.

– Я – не поверю? – неожиданно расхохотался Геннадий. – После всего, что случилось, я поверю во все! Даже в зеленых человечков и особый российский экономический путь.

– Тогда слушай… садись…

Ярл поспешно уселся.

– Я знаю, что ты не из нашего мира, – негромко продолжала девушка. – Мы с тобой как-то связаны… Но ты – не наш. И ты не принадлежишь и тому миру, который считаешь своим.

– Как это – не принадлежу? – Гена изумленно моргнул. – Почему же?

– Потому что ты никуда не уходил, – безапелляционно заявила красавица златовласка. – Ты там и остался. В своем привычном мире.

Не то чтобы Иванов не любил философию… просто не такой сейчас был момент, чтобы пробовать ее на себя. И тем не менее разобраться-то нужно было!

– Как это – остался! Я же – вот он, здесь.

– Здесь, здесь, – Эдна ласково погладила Гену по руке, настолько нежно, что даже, кажется, вечная тоска в ее бездонно-синих очах куда-то исчезла. К сожалению, только на миг.

– Ты поспи, славный витязь… – неожиданно промолвила девушка. – Ляг вот сюда, на скамейку… и поспи. Все, что ты хочешь узнать – ты увидишь.

– Во сне?

– Именно так.

Ну, раз красавица просит… Пожав плечами, ярл покорно растянулся на широкой скамейке, застланной толстой шерстяной накидкой. Эдна поспешно подложила ему под голову набитый свежей соломою валик. Это было приятно. И соломенный валик, и то, что именно Эдна его подложила, побеспокоилась, несмотря на всю свою усталость и нехорошую, какую-то смертную тоску.