Точно такие же конвульсии она получила от близости с Аркадием. Как-то так случилось, что она после того их вечера в ресторане пригласила его к себе, в свою квартирку-одиночку. Мама к тому времени уже семь лет как умерла, — внезапный инсульт прямо в школе, во время совещания в учительской, где она распекала нерадивого мальчишку-практиканта, а тот имел наглость ей надерзить. Лидуша тогда добавила и этот факт в копилочку доказательств сволочной породы мужчин. А через год добавила ещё один факт. Она тогда попыталась устроить личную жизнь и по рекомендации маминой подруги Елены Васильевны познакомилась с Севой Голиковым. Сева был худым, носатым, очкастым и очень застенчивым. Он с месяц водил Лидушу на лекции в Политехнический музей, где работал научным сотрудником, пару раз — на концерты в музучилище. Ещё они с ним съездили в Архангельское и в Коломну. Лидуше, в её двадцать пять засидевшейся в девицах, — сны с эксбиционистом стали сниться всё чаще, тело требовало своего — захотелось развития отношений. И она однажды зазвала Севу в гости. Испекла пирог, сделала салат, запаслась свечами и тонкой батистовой ночной рубашкой. Сева пришёл торжественный, в галстуке, с букетом гвоздик и бутылкой «Каберне». Поел пирога, осыпая галстук крошками, как-то нервно осушил бокал вина и предложил пожениться. Она согласилась, и ждала продолжения, а Сева всё никак не мог собраться с духом, чтобы её поцеловать. А потом решился, клюнул в щёку сухими губами, ткнулся носом в вырез на груди, и вдруг затрясся весь и начал расстёгивать пуговицы торопливыми пальцами и задирать подол её новой шёлковой юбки. Лидуше было одновременно и противно, и интересно, чем всё закончится. Закончилось всё очень быстро — криком и визгливыми конвульсиями Севы и липкой слизью, извергнутой ей на бёдра. Интерес её тут же прошёл, сменившись омерзением. Вопрос о женитьбе отпал сам собой — Лидушу тошнило от одного воспоминания о Севе — и с тех пор единственным мужчиной в её личной жизни оставался ночной эксбиционист.

С Аркадием получилось совсем не так как с Севой — он не стеснялся и не клевал её в щёку сухими губами, он просто раздел Лидушу, и велел лечь, и вёл себя как хозяин, обшаривая её тело и одними прикосновениями доведя до оргазма, впервые в её тридцатилетней жизни. С ним всё было не так, как с Голиковым, не так, как рассказывала мама — никакой слизи, никакой грязи, всё красиво и благородно, всё под стать этому необыкновенному мужчине. Однако он странным образом слился с героем её ночных сновидений. И с тех пор в сладких снах за ней в спущенных штанах гонялся Аркадий, и она почему-то продолжала убегать, хотя точно знала, каким удовольствием должно всё закончиться.

Аркадий называл Лидушу лапулей и говорил, что только она одна его понимает. Что только встретив её он обрёл смысл и вкус жизни. Лидуша верила и влюбилась в Аркадия со всем своим нерастраченным пылом, истово отдаваясь ему при каждой возможности. Он эту истовость принимал благосклонно, но когда она стала заводить речь о замужестве, испугался.

— Аркашенька, но почему, почему мы не можем быть вместе? — недоумевала Лидуша. — Ты ведь не любишь жену, ты с ней несчастлив. А со мной тебе хорошо. Ведь хорошо?

— Конечно, лапуля, ты у меня прелесть, — баритонил Аркадий, целуя Лидуше пальчики. — Но ты ведь взрослая девочка, должна понимать, что в жизни всё не так просто, как хотелось бы.

— Аркашенька, но что сложного в разводе? Другие люди разводятся, и ничего!

— Лидуша, ты просто не знаешь Людмилу, это страшная женщина, — в голосе любимого звучала боль. — Я пытался, сразу же, как встретил тебя, пытался поговорить с ней о разводе…

— И что? — прервала Лидуша затянувшуюся паузу.

— Она наговорила мне такого! Не стану повторять, чтобы тебя не расстраивать!

Но Лидуша была настойчива, и Аркадий повторил, что же ему наговорила жена. И тогда она, опять же со всем пылом, скопившимся за годы ожидания единственной и неповторимой любви, возненавидела Людмилу. Вслед за ненавистью возникли определённые мысли. Смутные поначалу, вскоре они оформились во вполне конкретное желания, и Лидуша начала вынашивать план, как избавиться от соперницы и спасти любимого.

Экспромт с цветочным горшком у неё не получился — проклятые черепки разлетелись у самых ног разлучницы. Чтобы ей, гадине, ещё полшажочка не сделать, как раз бы башка разлетелась такими же обломками! Не повезло Лидуше и во второй раз. Специально зашла в гости, зная, что та дома одна, специально засиделась допоздна, пока Людка эта проклятущая зевать не начала. А потом нашла момент и кран рванула газовый на трубе, по запаху убедилась, что газ пошёл. Тогда только и ушла, пожелав хозяйке спокойной ночи и сладких снов. И сама всю ночь спала без сновидений. А в метро предвкушала, как придёт на работу и узнает печальную новость: «Ах, Лидуша, представляешь, Людмила-то наша газом отравилась! Вот ужас-то! Девочка сиротой осталась!» Девочка-сирота её, кстати, совсем не беспокоила. Дедушка с бабушкой имеются, вырастят, ничего. Они с Аркадием будут им деньги посылать.

Но Людмила опять заявилась на работу, как ни в чём не бывало. Опять удалось ей смерти избежать. И Лидуша затаилась на время, придумывая новый план. А потом случились эти архивы баронессы де Войе и та самая новость, которая вывела их отношения с Аркадием в совсем другое русло. И потом опять пришло время действовать.

— Ты вообще живучая сучка! — продолжала Лидуша, наблюдая за лицом Людмилы. — Я была уверена, что уж в метро тебе точно кранты.

— В метро? Так это ты меня столкнула? — удивление Людмилы было вялым, таким же ватным, как и ноги. — Зачем?

— Надо было, — не стала объяснять Лидуша. — Знаешь, как было интересно! Нарядилась мальчишкой, шла за тобой почти в открытую, а ты, дура дурой, и не видела ничего!

— А сумку мою ты зачем обчистила?

— А так просто, вдруг пригодится. Ключики, видишь, пригодились!

На самом деле она вытряхнула тогда содержимое её сумки в их фирменный фондовский пакет, как желанную добычу, как первое доказательство того, что она, освободив место возле Аркадия, имеет теперь право стать его женой, а значит и владеть её имуществом. Да и Аркадию нужен был паспорт Людмилы, чтобы сделать генеральную доверенность, без которой их дело никак бы не продвинулось. И потом, нельзя было, чтобы её обезображенный труп сразу опознали. Для всех она, Людмила, должна была остаться живой ещё минимум неделю. А они с Аркадием всем бы говорили, что та срочно уехала к дочери в Ставрополь.

Если о первых попытках Лидуши убить Людмилу Аркадий не знал, то покушение в метро они обсуждали. Как-то так получилось, что они, узнав ту самую новость и поняв, что теперь Аркадию и подавно нельзя разводиться — вдовцом остаться, только вдовцом! — перебирали вслух варианты, какое бы такое несчастье могло бы с Людмилой случиться, чтобы она враз освободила их обоих от своего обременительного присутствия. «Вот бы в метро под поезд свалилась! — сказала тогда Лидуша. — Другие, вон, падают». «И не обязательно погибают», — напомнил Аркадий. «Ну, а если бы нам так повезло?» — настаивала Лидуша. «Тогда для нашего дела лучше, чтобы её документы у тебя остались. Во-первых, не сразу опознают, во-вторых, по её паспорту можно генеральную доверенность сделать. Вы немного похожи, ты можешь за неё сойти».