— Хорошая?

— Наверное. Я с работы увольняюсь!

— Умница. Я тобой горжусь. Давай, вечером всё расскажешь!

— До вечера, — сказала Людмила в уже замолчавший телефон и поняла, что опять улыбается во всё лицо.

— Кто это был? — Спросила Лидуша.

— А? Да так, муж звонил, — не стала объяснять Людмила.

— Слушай, я же тебе конфеты принесла! — сказала Лидуша. Она подошла к своему столу, достала из ящика пластиковый пакет и протянула Людмиле — Вот!

Людмила заглянула в пакет и увидела знакомую сине-серебристую коробочку, похожую на сундучок.

— Ты же Нине сказала, что у тебя нет конфет!

— Это не для всех, это только тебе, — мрачно объяснила Лидуша. — Я ведь тебе обещала.

— Спасибо, — сказала Людмила и попыталась достать коробочку.

— Не доставай, дома съешь, — остановила её Лидуша. — А то набегут эти, всё сожрут. Не для них конфеты, для тебя.

— Ну ладно, — не стала спорить Людмила. Лидуша выглядела издёрганно-измученной, и не хотелось её нервировать. Дома, так дома. А ребятам она завтра отвальную устроит, принесёт какой-нибудь тортик или пирог повкуснее.

Москва за окнами автобуса перевалила самый зной, но всё ещё плавилась под горячим солнышком. До дома Людмила добиралась в душном автобусе, заранее смирившись с возможными пробками. Но особых пробок не случилось — видимо, она успела выехать раньше часа пик. Автобус был полон. На соседнем с Людмилой сидении сидел мужчина лет пятидесяти, который кряхтел и возился — страдал то ли от жары, то ли от близости нагого женского тела. Тело принадлежало девчонке, стоявшей над их местами и демонстрировавшей максимум возможной наготы. Её майка заканчивалась примерно на ладонь выше пупка, джинсики — на ладонь ниже. От того, что девчонка тянулась вверх, держась за поручень, её юное гибкое тело выскальзывало из штанов и казалось, ещё чуть-чуть, и совсем выскользнет из низкого пояса. Всем этим своим гибким, юным, обнажённым она сверкала перед носом бедного дядьки, покачиваясь, и на резких торможениях и поворотах чуть ли не прислоняясь к его лицу. Тот кряхтел и ёрзал до тех пор, пока не освободилось место, и девчонка не уселась позади них. А как уселась — вздохнул облегчённо и полез за платком утирать взопревшую плешь.

Сценка вызвала ощущение дежавю. Людмила вспомнила, почему — девчонка чем-то напоминала ту голозаденькую, что шла перед ней в тот вечер, когда она упала в метро. В тот вечер, когда в её жизни появился Игорь. Людмила смотрела в окно и улыбалась. Радостно ей было, словно сбросила она с себя тяжёлый мешок, который тащила неизвестно куда и непонятно зачем. Неудобный, надоевший мешок с мёртвым словом «должна». И теперь, впервые в жизни, она никому и ничего не была должна: ни жить с нелюбимым мужем, ни тянуть лямку постылой работы. «А Сонька?» — пискнул кто-то ответственный, и она согласилась — да, Соньке должна. Должна научить её быть счастливой. А как научит, пока сама не станет, а? «А чем жить теперь будешь? На какие шиши? — не унимался ответственный. — И жить после развода где собираешься, а?» «Решится, всё решится, — успокоила Людмила то ли себя, то ли свой внутренний голос. — Может, и вправду обратно в школу попрошусь. Главное я сделала — захотела изменить жизнь».

Она несла домой это своё настроение: всё так, всё она сделала правильно. И походка, она чувствовала, от этого настроения сделалась упругой, плечи — летящими, а глаза такими, что выпивохи возле овощного павильона, все трое, не сговариваясь, посмотрели её вслед. И один из них, сизоносый дед в сетчатой майке и шляпе в дырочку, сказал.

— Блин, мужики, мне бы вместо моей грымзы такую бабу, я бы не с вами тут бухал, а только возле неё и сидел бы!

Людмила поднялась домой, на свой этаж, прикидывая в уме, что сейчас будет делать: сначала съест что-нибудь на ужин, потом переберёт вещи, потом позвонит Соньке и скажет, что приедет одна, без папы, зато на следующей неделе. Ни к чему откладывать, если она с работы ушла. Завтра съёздит за билетами, не получится поездом — автобусом поедет. Подумаешь, меньше суток в пути! И Аркадий на этот раз очень кстати уехал, не будет ей мешать. С этими мыслями Людмила открыла в дверь и запнулась от неожиданности — муж, который по её расчётам уже должен быть в аэропорту, возился в коридоре с чемоданом.

— Привет. Ты что, не едешь? — спросила она.

— Еду. Рейс отменили, лечу следующим. Через пять минут ухожу, — ответил Аркадий, застёгивая ремень на чемодане. — Я чайник вскипятил, чаю хочешь?

— Хочу.

Людмила разулась, прикидывая, как сказать Аркадию, что едет к Соньке одна.

— Что принесла? — заглянул муж в её пакет. — О, конфеты!

Он раскрыл серебристый картонный сундучок, достал конфету в синем блестящем фантике, развернул, закинул в рот и прижмурился от удовольствия. «Похоже, Лидуша, ты угодила не мне, а моему мужу», — улыбнулась Людмила. Аркадий был тот ещё сладкоежка, способный в одиночку умять полторта или, в два приёма, коробку шоколадных конфет.

— Слушай, вкусные конфеты! Где брала?

— Возле работы, в супермаркете, — не стала уточнять Людмила. Скажешь, что подарили, начнёт выяснять — кто. Скажешь, что женщина — не поверит. Ну их, эти выяснения отношений перед дорогой. И про Соньку она ему не скажет. Поедет, и всё.

Аркадий слопал ещё одну конфету, потом попросту тряхнул коробкой над портфелем, ополовинив её содержимое, а остальное протянул Людмиле.

— На, тебе хватит. Всё, пока, я такси вызвал, наверное, уже подъехало. Возвращаюсь в среду вечером.

Он закрыл за собою дверь, повозился ключами в замках, и тут до Людмилы дошло, что она так и стоит в прихожей, сжимая в руках серебристую коробку с остатками конфет. Пойти, что ли, и вправду чаю выпить с тем, что осталось?

Она прошла на кухню налить себе чаю, но, потянувшись к чайнику, вдруг опять почувствовала запах собственного пота, вспомнила, что весь день так и проходила в несвежей блузке и решила сначала принять душ. В душе она намылилась гелем с тонким цитрусово-смоляным запахом, постояла несколько минут под прохладными струями, вытерлась и, чувствуя себя свежей и лёгкой, под стать настроению, надела домашние штаны, футболку и пошла пить чай.

Кипяток уже остыл, жидкость в чашке, к тому же разбавленная заваркой из чайника, оказалась тепловатой, но ей и так годилось. Людмила достала конфету из коробочки, надкусила — вкус был чуть другим, не такой, как у тех, дачных, купленных Игорем, но всё равно приятно отдавал вишнёвым ликёром — запила тёплым чаем. Съела ещё одну. Посидела немножко, вспоминая сегодняшний длинный день: милиция, опознание, решение уволиться, поджатые губы Княгини, отсутствующий Лидушин взгляд. И вдруг почувствовала головокружение, заставившее ухватиться за край стола.

«Что такое? На солнце, что ли, перегрелась?»

Голова кружилась всё сильнее, как будто она хватила пару бокалов шипучего вина на голодный желудок. С ней однажды так было, в один из приездов в Ставрополь, когда они с подружками выпили за встречу две бутылки шипучки на троих, и она потом лежала на диване, а тот кружился, как маленькая стремительная карусель. «Неужели на меня так ликер в конфете подействовал? Нет, смешно, там ликёра этого с четверть чайной ложки!»