— Думаешь, я не понимаю, о чем речь? Самой не сладко! — хихикнула я и отчетливо услышала скрип его зубов.

— Принцесса, ты меня доведешь… — Он еще раз стиснул мое бедро, а потом резко отодвинул стул вместе со мной на прежнее место. — Ешь кашу, и нам пора работать.

— Знаешь, а ты меня с ума сведешь, — разочарованно выдохнула я, не услышав продолжения. — К чему ты вообще разговор сейчас завел?

— Профессор, меня с детства родители учили: близкие должны научиться общаться друг с другом, обсуждать общие проблемы, трудности. Тогда их ждет долгая и счастливая семейная жизнь…

Я не донесла ложку до рта и, замерев, уставилась на х’шанца, который, оказывается, готовит меня к долгой семейной жизни с ним.

— Хорошо, принимается, — улыбнулась я, помня уроки ари Майшель. — А разве они о любви не говорили?

Неожиданно недоэльф хохотнул, засунул в рот оставшийся целым кусочек хлебца, прожевал, проглотил и затем весомо заявил:

— Зачем о любви попусту говорить, — а продолжил мечтательно: — Среди х’шанцев ее принято проявлять иными способами.

— Заинтриговал, — предвкушающе наигранно пропела я, правда, совершенно неуверенно, искоса взглянув на него.

Ответить Лейс не успел — в салон зашла очередная группа голодных военных, старательно скрывающих любопытство, — и, мягко улыбнувшись, попросил:

— Ешь кашу, принцесса.

Я разочарованно вздохнула, мы быстро поели и отправились каждый по своим делам.

По дороге в лабораторию на служебный коммуникатор, который я получила, как и все ученые, после первого совещания, пришло сообщение — Зельдман пригласил к себе. Немного подумав (все-таки сомнения были), я поспешила в каюту за тенью, чтобы взять ее с собой.

В лаборатории у Зельдмана, выглядевшего свежим и бодрым, собралась наша научная группа: неизменно аккуратный, чисто выбритый цитранец в свободной рубашке и коричневых брюках; утомленный ашранец с голубовато-серым лицом, явно не выспавшийся из-за вчерашнего поручения, в короткой плотной куртке с грязными локтями — видимо, испачкал и не заметил; Башаров в белой футболке, неизменном твидовом пиджаке и голубых, облегающих мускулистые ноги джинсах. Илье удалось поспать: синяки под глазами исчезли вместе со щетиной на подбородке. Красавчик!

— Здравствуйте, господа, рада видеть вас, — кивнула я сразу всем и прошла к свободному стулу.

— Какие-то новости? — С надеждой на хорошие эти самые новости я посмотрела на пожилого профессора, внимание которого привлек нанатон, темным облаком повисший за моей спиной.

Он перевел взгляд с нанатов на меня, кивнул, затем, удобнее устроившись в кресле, объявил:

— Уважаемые коллеги, спешу сообщить, что руководство ОБОУЗ и совет при Объединенном правительстве, выслушав мои доводы, согласовали синтез искусственных локусов в исследовательских целях.

— А что х’шанцы? — поинтересовался Башаров. — Не против?

— В связи с опасностью для других рас давление на них, полагаю, было оказано серьезное. Но х’шанцы выдвинули встречное условие.

— Какое? — выдохнули мы почти синхронно.

— Мы подпишем обязательство о неразглашении. Синтез, исследования, профилактика и лечение — все будет проводиться под жестким контролем Х’шана. И за пределы орбиты Т-234 не выйдет…

— Не понимаю я подобную секретность, — хмуро заявил Шитцини. — Любой более-менее подготовленный биолог или генетик сможет синтезировать локусы. К чему такие сложности?

— И сама вакцина станет достоянием общественности при внесении в общий реестр, — поддержал коллегу Ом.

— И вирус Ома, и бактерия Зельдмана тоже. Сразу после публикации данных по ним. — Я в недоумении пожала плечами.

— Как вы их назвали? — весело воскликнул Башаров.

Я смутилась, неуверенно посмотрев на коллег, но они по-доброму улыбались мне.

— Профессор Ом первым вычленил вирусные тельца в розовой, и, согласитесь, честь их открытия должна принадлежать ему. — Отметив, что ашранец польщенно потемнел, я продолжила более уверенно: — А доктор Зельдман, как наиболее опытный руководитель, направлял наши поиски.

Башаров смотрел на меня искрящимися радостью добрыми глазами, и я в очередной раз ощутила легкое сожаление, что не ему принадлежит мое сердце. Жить с ним было бы гораздо проще и удобнее.

— Я голосую за предложенные названия! — поднял он руку.

Глаза Зельдмана заметно повлажнели, он растрогался:

— Мне очень лестно, конечно, но я не думаю, что мои заслуги в этом деле столь высоки.

— Я тоже — за! — присоединился Шитцини.

У него тоже глаза на мокром месте — явно пытается справиться с накалом наших эмоций. Да, тяжело быть эмпатом! И, судя по выдержке, этот цитранец еще не самый сильный из них.

Башаров стремительно оттолкнулся от переборки и подошел к экранам. Надел манипулятор на палец и быстро начал вводить данные, комментируя:

— Не будем терять времени, я сейчас внесу наше решение в протокол.

— Поздравляю, коллеги. — Я встала и сначала пожала руку Ому, а потом — Зельдману, сначала крепко обнявшему меня.

— Спасибо, — широко улыбнулся Ом.

— Господа, дамы, а теперь продолжим обсуждение нашей проблемы, — быстро вернул себе наставнический тон Зельдман. — Х’шан против популяризации синтеза локусов. Вне чрезвычайной ситуации с розовой бактерией синтез локусов по-прежнему вне закона! Надеюсь, с этим всем все ясно. Далее. На данный момент у нас есть самый вероятный способ защиты или профилактики, а может, и лечения вируса. Но вопрос по самой розовой остался открытым. У кого есть предложения? Идеи?

Башаров привычно оперся бедрами о стол, сложив руки на груди, и поморщился:

— В сущности, они весьма схожи — вирус и бактерия. Но я почти уверен: локус х’шанцев в случае с розовой не пройдет. Нам необходимо найти защиту от нее, причем и для неорганических материалов.

— Защита должна быть системной. Как от розовой, так и от вируса, — согласился Зельдман.

— У меня есть идея… мысль, но не знаю, как вы ее воспримете, — неуверенно предложила я.

— С превеликим энтузиазмом и облегчением, — усмехнулся Башаров.

Я закусила губу, собираясь с мыслями, и начала, махнув себе за спину:

— Этот нанатон синтезирован из моей ДНК, граппских червей и нанороботов. Нанаты создают замкнутую систему энергетических связей, благодаря чему образуется локальное биополе без возможностей внедрения в него из внешней среды любого чужеродного элемента. И нанатон в принципе не способен создавать новые симбиотические связи.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, я хочу сказать… нет, считаю, что в некотором роде мой нанатон может быть использован в качестве защиты от розовой, — не дала я продолжить Башарову.