К тому же информация, предоставленная Носенко, была частично противоречивой, в частности она определенным образом противоречила информации, предоставленной другим советским перебежчиком, Анатолием Голицыным. В результате более двух лет (с августа 1965 года по октябрь 1967 года) Носенко без суда и следствия содержался в тяжелых условиях в одиночной камере с бетонными стенами. «Радио Свобода» приволило в интервью с другим двойным агентом, Олегом Гордиевским, условия пребывания Носенко в тайной тюрьме ЦРУ: «Одиночка без окон, искусственное, при помощи манипуляций с часами и электрическим освещением, нарушение биоритмов, многочасовые допросы с пристрастием и детектором лжи, а еще, по словам самого Носенко, с принудительным применением наркотиков»[94].

Вольф отдавал себе отчет, что и его в случае похищения ждала бы одиночная камера и психотропные препараты.

Именно опасения за свое будущее побудили Вольфа еще раз обратиться к Александру с просьбой об организации встречи с генералом Новиковым. Встреча организовывалась по уже отработанной схеме. Вольф был подхвачен автомашиной с берлинскими номерами в городе, за рулем которой сидел Александр. И после проверки на наличие наружного наблюдения автомобиль благополучно подъехал к шлагбауму, преграждавшему въезд на собственно территорию представительства. Встреча происходила в уже известном кабинете главы представительства.

Войдя в знакомый кабинет на втором этаже, Вольф не обнаружил в приемной, заставленной телефонами служебной связи, никого из дежурных офицеров. Скорее всего, Новиков хотел обойтись на этот раз как можно меньшим количеством свидетелей. Даже Александру, который сопровождал Вольфа до массивных дверей приемной, было предложено подождать окончания встречи в приемной. В самом кабинете шторы были приспущены, но, когда из-за огромного стола поднялась невысокая фигура в темном костюме, Вольф без труда узнал генерала. За его спиной, несмотря на полумрак, угадывалась огромная, во всю стену, географическая карта мира, на которой можно было заметить даже цветные флажки, находившиеся как раз в районе границ Германии. Издалека — кабинет представлял собой помещение размером чуть ли не с волейбольную площадку — трудно было разобраться, какие регионы были ими помечены. Несмотря на летний вечер и заходящее солнце, лучи которого просачивались сквозь неплотно закрытые шторы, в кабинете горела люстра.

Вольф пошутил, спросил, та же эта люстра, которую одному из предшественников Новикова, генералу Виталию Короткову, преподнесла в свое время западногерманская контрразведка. История была нашумевшая и давно известная, и о ней в свое время написал в своих мемуарах Хайнц Фельфе, один из наиболее известных советских агентов в рядах западногерманских правоохранительных органов. Книга вышла из печати в конце 80-х и была, как говорится, на слуху. Бывший оберштурмфюрер СС, после Второй мировой войны работал в Федеральной разведывательной службе ФРГ БНД до 1961 года, пока не был раскрыт как советский шпион (на СССР он работал под псевдонимом «Пауль»). В 1963 году его приговорили к 14 годам заключения. В 1969 году его обменяли на 21 политзаключенного ГДР, ряд из которых действительно являлись агентами спецслужб ФРГ и США. В своих воспоминаниях он раскрывает одну из операций спецслужб Западной Германии по внедрению в кабинет руководителя Представителя КГБ при МГБ ГДР подслушивающего устройства. Операция в свое время была сорвана именно благодаря иформации, полученной от Фельфе, который в тот период времени занимал в Федеральной разведывательной службе ФРГ пост начальника отдела, занимавшегося СССР. Так что история с Фелфе была хорошо известна Вольфу.

Новиков предложил для беседы два уютных кожаных кресла, которые смотрелись чужеродными элементами в кабинете, больше походившем на оперативный центр управления. Видимо, их, зная о предполагавшейся беседе, заранее принесли в кабинет. По просьбе генерала Александр сделал фильтрованный кофе в кофемашине, которая находилась в приемной. Обстановка располагала к обстоятельному разговору.

Вольф не стал скрывать, что он решил на время покинуть Германию. Он объяснил, что после лета 1990 года оказался перед совершенно новой ситуацией. Подготовленный вместе с договором об объединении закон об амнистии для сотрудников разведки МГБ ГДР, обеспечивавший для них свободу от преследований, был провален. Западногерманская юстиция ввела специальное определение «незаконные действия МГБ», и под него попадало значительное количество действий, в том числе и разведки. Вольф сообщил, что, начиная с 3 октября, то есть дня объединения, ему угрожал арест.

Здесь необходимо сделать отступление. Конечно, Вольф не мог знать, что в договор об объединении была предложена специальная оговорка, касающаяся восточногерманских разведчиков. Она была предложена, согласно мемуарам Вернера Гроссманна[95], руководителем правительственной комиссии ГДР статс-секретарем Министерства внутренних дел ГДР Эберхардом Штифом. В пункте 3 этой оговорки говорилось, что «все вопросы, касающиеся уже прекращенной разведывательной деятельности МГБ и ее правопреемницей против ФРГ, должны быть разрешены еще до присоединения ГДР к ФРГ». Но поскольку пункт 3 допускал интерпретации, Гроссманн и его коллеги предложили расширить этот пункт следующими словами: «Прекращение судебного преследования за прошлую разведывательную деятельность против ФРГ обуславливается полной лояльностью бывших кадровых и неофициальных сотрудников (внешней разведки) в отношении Основного закона ФРГ». Но ни тот ни другой пассажи не стояли в окончательном варианте подписанного 3 октября 1990 года в Берлине договора об объединении. Конечно, Вольф не мог знать тогда всех деталей планировавшихся договоренностей. Но тот факт, что они провалились, он вполне мог предвидеть.

Вольф информировал Новикова, что пытался объясниться с властями ФРГ, и даже писал Федеральному президенту о своем нежелании отправляться во «вторую эмиграцию». Тогда этот пост занимал Рихард фон Вайцзеккер, считавшийся одним из выдающихся интеллектуалов своего времени. Именно он одним из первых в германской истории президентов страны публично назвал 8 мая 1945 года Днем освобождения для всех немцев. И именно он, в отличие от считающегося отцом объединения канцлера Гельмута Коля, призывал подходить к этому с большей осторожностью. Но письма и президенту, и министру иностранных дел Геншеру и даже Вилли Брандту, как лауреату Нобелевской премии мира 1971 года и отцу «восточной политики», приведшей тогда к длительной политике разрядки напряженности на Европейском континенте, остались без ответа.

Поэтому он сообщил Новикову, что провел переговоры со своими друзьями и со своим адвокатом и решил воспользоваться его предложением об убежище. На это, неожиданно для Вольфа, Новиков заявил, что «очень рад, что я отказался купить себе свободу от преследования за выбалтывание секретной информации»[96]. Вольф недоумевал, откуда советским коллегам это может быть известно. Но он тогда еще не знал об Эймсе в Лэнгли, который, несомненно, был посвящен если не во все, то в некоторые детали разворачивающейся операции «Розовое дерево». Скорее всего, информация о вербовочном подходе ЦРУ к Вольфу стала ему известна, и он поделился ею со своим связником из нью-йоркской резидентуры КГБ. А об этом уже по каналам шифрованной переписки мог быть уведомлен и Новиков, которого это касалось непосредственно. Новиков лишь напомнил Вольфу секретный номер телефона с кодовым словом на тот случай, если тому доведется попасть в затруднительное положение.