Мне стало немного не по себе от замечания, я начала краснеть. Но смогла выкрутиться.

— В это время дня обычно говорят исключительно о работе, оставляя за кадром внеуставные отношения.

— И ты считаешь, что какая-то мелочь, как то обращение на «ты» или на «вы» может что-то изменить в твоем докладе или же переводе? — Дитрих явно подшучивал надо мной.

— Нет. Просто так принято, — пожала плечами.

— Кем?

— Людьми.

— На то и придуманы правила, чтобы их нарушать. Не так ли, Сандра? — его голос был пропитан нотками, не замеченные мною ранее. Но эти нотки чудесным образом волновали мою женскую сущность, о существовании которой я порядком подзабыла.

— Так-то так, только я привыкла все делать по правилам, — покачала головой.

— А хотите попробовать? — вдруг задал он вопрос.

— Что именно? — насторожилась.

— Значит, согласны.

— О чем вы? Я не понимаю.

— Чуть позже узнаете. А сейчас быстренько залезайте в ложемент, будет объявлена всеобщая готовность номер один. Корабль будет ускоряться, — строгим голосом сообщил мне Дитрих.

И, правда, не успели мы распрощаться с графом, как зазвучал сигнал, извещающий о скором ускорении. Я не стала дожидаться второго предупредительного, а быстро прибрала все что могло разлететься по каюте при ускорении корабля и забралась в ложемент, прикрыв глаза.

Как бы там ни было, но даже при всех способностях ложементов компенсировать сильные перегрузки, все равно ощущения, которые человек испытывал при ускорении были не самые приятные. Некоторых людей, как и при морской болезни буквально выворачивало наизнанку. Слабый вестибулярный аппарат не справлялся с перегрузками, не будучи тренированным.

К счастью, мне повезло быть в числе счастливчиков, нормально переносящих ускорение-торможение, а вот Рианна жаловалась на сильные головные боли и тошноту во время перегрузок.

— Вы будете не против, если я вам составлю компанию? — совершенно рядом раздался мужской голос, знакомый по недавнему разговору.

В это время раздалось третье оповещение, оно же последнее. Через несколько секунд начнется ускорение, от которого всех людей не закрепленных в ложементах размажет по стенам.

Я открыла глаза и встретилась со знакомыми черными безднами, волновавшими меня в последнее время.

— Дитрих?! — удивилась второй раз за последние двадцать минут. — Что вы здесь делаете? — мои глаза стали приобретать размеры блюдец.

— Совершенно случайно узнал, что в вашей каюте есть одно свободное местечко, решил, что вам будет одиноко одной, — начал объяснять он мне.

— Дитрих, старт, — я прекрасно помнила, что должно произойти уже сию секунду.

— Так вы не возражаете, если я полежу рядом с вами? — продолжал он допытываться.

— Быстрее, вас сейчас размажет.

— Так «да» или «нет»?

Корабль начал ускорение. На дисплее стал отчетливо виден значок ускорения. Я не знаю что Дитрих делал, но он продолжал находиться рядом с ложементом.

— Да. Да. Да, — чуть ли не закричала я, наконец, заметив каких усилий давалось графу не двигаться с места.

Его сейчас снесет в сторону. Он пролетит до ближней стены, встретившись с ней, а его голова с грохотом ударится о твердую поверхность переборки каюты. Эти мысли бешеными голубями пролетели у меня миллисекунды в голове.

— Ну, наконец-то, — мужчина улыбнулся, и принялся залезать в находящийся рядом ложемент, преодолевая колоссальное ускорение.

Он успел застегнуть страховочные ремни и закрыть кабину именно за миг до финального рывка. Я с облегчением выдохнула, радуясь, что с мужчиной ничего не случилось, что он цел и невредим.

Авантюрист. Позер. Вот он кто.

Это ж надо было рисковать жизнью ради получения какого-то эфемерного согласия находиться рядом во время полета. Я не могла поверить, что он пошел на это. Ради чего? Ради кого?

— Ну, как вам ощущения? — раздалось по внутренней связи между ложементами.

Я повернула голову. Всегда спокойный и уравновешенный граф улыбался, словно нашкодивший мальчишка.

— Сумасшедший, — вымолвила, ибо до сих пор не отошла от волнения, пережитого всего лишь несколько мгновений назад.

— Знаете, сколько раз мне говорили подобное?

— Нет.

— Раз десять точно, — ответил он и тут же добавил. — А на остальные я просто не обращал внимание. Много чести слушать всякие глупости.

— Как ты стал авантюристом? — этот вопрос меня мучил еще с того момента, как я узнала кто такой фон Кром, после нашей первой встречи с Дитрихом в кабинете директора академии «Терра Нова».

Сидеть в столовой за одним столом с графом, помешивать трубочкой свежеприготовленный фреш, изредка поглядывая по сторонам на соседей, и просто разговаривать с интересным во всех отношениях мужчиной, от которого веет первобытной мужественностью и скрытым, но необузданным темпераментом крайне приятное занятие. Я буквально спиной чувствовала, направленные в нашу сторону взгляды. Они буравили спину, отчего у меня постоянно чесалось между лопатками. Но я стоически терпела. Тем более мне было гораздо интереснее наслаждаться беседой с Дитрихом, нежели думать о ком-то постороннем.

Однако не надо было забывать о том, что наш полет медленно, но верно приближался к своему завершению, а потому охотницы за титулами, как я называла парочку женщин, присутствующих на корабле, активизировались не на шутку. Особенно доставляла мне неприятности Амелия, все время маячившая где-то рядом, если не была на дежурстве в рубке управления.

— Я им никогда не был. Всего лишь делал то, что мне нравится, к чему стремится душа, — Дитрих смотрел на меня не отрываясь. Подобное внимание со стороны мужчины мне очень сильно льстило. Я с огромным удовольствием его впитывала, греясь в лучах интереса графа.

— Если бы у тебя не было возможности воплощать желания в жизнь, то вряд ли у тебя что-нибудь получилось, — добавила я долю скептицизма в наш разговор.

Последнее время мы так часто беседовали с Дитрихом на различные темы, что я воспринимала подобные разговоры как само собой разумеющееся. Мне нравилось с ним проводить свободное время. Он рассказывал много и о разном, в его жизненном багаже было столько историй, которых слушать не переслушать. Иногда мы спорили, но это случалось крайне редко и только на тему, которая была близка мне не меньше, чем Дитриху, о исчезнувшей цивилизации заурцев.

— Скорее нет, чем да. Я бы обязательно что-либо придумал, — все таки граф был самоуверен, и эта черта в нем мне все больше и больше нравилась, впрочем, как и он сам.

— Ты неисправимый романтик, — рассмеялась.