Твоя любящая дочь Белла.

У декана хватило решительности не открывать первые два письма, но он не мог привыкнуть к одиночеству и с каждым днем все острее ощущал, как ему не хватает заботы дочери. Без нее дом казался совершенно пустым, а иногда по утрам, забывая о произошедшем, он ждал, что, спустившись на завтрак, увидит ее, как всегда энергичную и аккуратную, во главе стола. Перед третьим письмом он не устоял и потом, хотя гордость не позволяла ему отвечать, с нетерпением ждал вести от дочери каждую неделю. Однажды, когда по какой-то причине письмо задержалось на два дня, он разволновался так, что отправился к другу в капитуле, жена которого, как он знал, переписывалась с Беллой, и спросил, не слышно ли от нее новостей.

Открыв последнюю записку дочери, декан с удивлением обнаружил, что она чрезвычайно коротка. Обычно Белла, желая успокоить и развлечь его, присылала подробное описание событий последней недели. Декан перечитал записку два или три раза. Сначала он осознал, что Белла едет домой и, если он только захочет, вновь сядет за его одинокий стол, будет сновать по дому, как в добрые старые времена, а по вечерам — играть ему простые мелодии, которые он так любил. Но потом он различил между этих коротких, поспешно написанных строк с трудом сдерживаемое отчаяние и, уловив нечто большее, чем можно выразить словами, впервые увидел ее всепоглощающую любовь к несчастному больному юноше. Из писем дочери декан узнал Герберта довольно хорошо, потому что она с неуловимой нежностью описывала особенности поведения мужа — мелочи, которые, как она знала, растрогают отца. Декан уже долгое время боролся с тревожным ощущением того, что был несправедлив. Теперь он вспомнил о молодости и простоте Герберта, о том, что тот беден и болен, и его сердце удивительным образом оттаяло. Декана охватило раскаяние. Портрет его жены, умершей сорок пять лет назад, висел в кабинете. Она была запечатлена на нем в первый год замужества — немного жеманный вид, каштановые локоны в духе моды расцвета викторианской эпохи. И хотя в работе не было ничего выдающегося, горюющему супругу этот портрет казался настоящим шедевром. Он часто находил утешение и совет в карих глазах молодой леди и теперь, когда гордость и любовь боролись в его груди, серьезно вглядывался в лицо жены на портрете. Казалось, на нем отражался упрек, и в немом самоуничижении декан склонил голову. К нему пришел алчущий, а он не накормил его; он не принял странника и выгнал из своего дома больного.

— Я согрешил против неба и против Тебя, — с болью пробормотал он. — Господи, я больше недостоин называться сыном Твоим.

Ему на глаза попалась фотография Беллы — на некоторое время исчезнув из комнаты, она снова заняла привычное место. И, словно желая заключить в объятия дочь, он протянул к снимку руки. Он счастливо улыбался, потому что принял решение. Несмотря на обещание, данное в гневе, он собрался в Париж, чтобы привезти домой дочь и ее умирающего мужа. И если в последние месяцы жизни юноши он сможет загладить былую суровость, вероятно, это хоть как-то искупит грех гордыни.

Никому не сообщив о своем намерении, декан отправился в путь. Он не имел возможности связаться с Беллой, но знал, в каком отеле она остановится, и твердо решил ждать ее приезда. Узнав, в котором часу она доберется туда, он ждал в фойе, но дважды испытал горестное разочарование. На третий день, однако, когда его томление стало невыносимым, прибыл экипаж, и, дрожа от волнения, он увидел, как из него вышла Белла. Не желая сразу попадаться ей на глаза, декан отошел в сторону. Он заметил, с какой заботой его дочь помогла Герберту выбраться из экипажа: она взяла его под руку и повела в отель. Герберт, очевидно, был очень слаб — и хотя вечер выдался теплый, он был закутан по самые уши и, пока она узнавала про свободные комнаты, сидел в полной неподвижности.

Декан ощутил угрызения совести, когда заметил, насколько сильно изменился Герберт Филд — когда они встречались в последний раз, юношу переполняли энергия и веселье. Месяцы волнений наложили печать и на Беллу, у которой стало больше седых волос. Ее лицо тоже приобрело усталый, болезненный вид. Когда супруги ушли наверх, декан узнал, в каком номере они остановились, но, желая дать им время переодеться, заставил себя подождать и засек время по часам. Потом, поднявшись через тридцать минут, он постучал в дверь. Белла, решив, что это горничная, отозвалась по-французски.

— Белла, — тихо сказал декан и вспомнил, как однажды она умоляла пустить ее в кабинет, а он отказал ей.

С криком она распахнула дверь, и через мгновение они заключили друг друга в объятия. Декан прижал дочь к сердцу, но от переполнявших его чувств лишился дара речи. Она нетерпеливо увлекла его в номер.

— Герберт, вот мой отец.

Юноша лежал на кровати в соседней комнате, и Белла провела туда декана. Герберт слишком устал, чтобы встать.

— Я приехал забрать вас обоих домой, — произнес пожилой священник, в его голосе слышалась горькая радость.

— О, папа, я так рада! Ты больше не злишься на меня. Я буду просто счастлива, если ты меня простишь.

— Это не тебя нужно простить, а меня, Белла. Надеюсь, твой муж сможет забыть о моей жестокости. Я был суров, горд и безжалостен… — Он подошел к Герберту и взял его за руку. — Вы простите меня, мой дорогой? Позволите мне стать таким же отцом для вас, как и для Беллы?

— С огромной благодарностью.

— И вы вернетесь со мной в Теркенбери? Я хотел бы, чтобы вы знали: пока я жив, мой дом — ваш дом. Я попытаюсь помочь вам забыть, что я когда-то… — Декан умолк, сделав умоляющий жест, не в силах закончить.

— Я знаю, вы очень хороший, — улыбнулся Герберт. — И видите, я вернул вам Беллу.

Декан смущенно поколебался одно мгновение, потом наклонился и очень нежно поцеловал больного юношу.

Через пару дней после приема у леди Эдвард Стрингер Бэзил поехал в Брайтон, где на станции его встретила Дженни с сестрой. Послав багаж вперед с носильщиком, они отправились в арендованные комнаты, но к ним быстро присоединился весьма щегольского вида молодой человек, которого представили Бэзилу как мистера Хиггинса, и вскоре они с Энни Буш отделились. Когда парочка отошла довольно далеко, Бэзил поинтересовался, кто он такой.

— Это последний кавалер Энни, — со смехом ответила Дженни.

— Ты давно его знаешь?

— Мы познакомились с ним на второй день, после того как приехали сюда. Я заметила, что он смотрит на нас, и сказала Энни: «А вот и для тебя компания, моя дорогая, на тот случай, если приедет Бэзил. Потому что я не смогу гулять втроем в одном ряду».

— Кто вас с ним познакомил?

— Какой ты глупый! — рассмеялась Дженни. — Он просто подошел и поздоровался, и Энни поздоровалась, а потом он заговорил. Похоже, у него много денег. Прошлым вечером он водил нас на концерт, причем купил билеты на лучшие места. Очень мило с его стороны, не правда ли?

— Но, дитя мое, нельзя расхаживать по городу с людьми, которых едва знаешь.