немая сцена: дверь изнутри была закрыта на цепочку. Через мгновение женщины заголосили: «Иван умер!» Кто-то побежал домой за свечами. Щель же между косяком и дверью была узкой. Моя рука пролезть в нее не могла, чтобы снять цепочку. Попросили сделать это девушку с тонкой ручкой, но и у нее ничего не получилось. Кто-то крикнул: «Иван, пока не поздно, вставай, не то дверь сейчас снесем».

Дверь мы все же пожалели. Я вынес из квартиры ножовку по металлу и начал пилить цепь. Пилить было крайне неудобно: цепочка, словно пойманная рыба, трепыхалась. Наконец цепочка хрустнула, и дверь распахнулась. Женщины со свечами перекрестились и повалили в квартиру, которая к тому времени была вся в дыму. Я бросился на кухню к газовой плите: на одной горелке стояла кастрюля, из которой валил дым с запахом горелого мяса. Газ я выключил, открыл настежь окна. Мы осмотрели зал, но Ивана не нашли. Пошли в спальню, а в ней… живой Иван как ни в чем не бывало спускает с кровати ноги, смотрит на нас с недоумением и сонно спрашивает:

– 

Вы кто такие?

– 

Мы из международной комиссии по регистрации рекордов Гин

неса. По крепости сна нет больше на планете ни одного человека, кроме

тебя, – с радостью отвечаю я.

– 

А как вы сюда попали?

– 

Тихонечко влезли в окна. Видишь, они настежь открыты.

– 

Петрович, ты не посмотрел, мясо готово?

– 

Иван, оно давно готово.

Когда же он увидел, что дверь тоже открыта и цепочка перепилена, воскликнул:

– 

Вот это был сон – прямо репетиция смерти!

Я его поправил:

– 

Это, Иван, скорее репетиция жизненных сил в тебе.

И правда, после этого случая Иван прожил 20 лет, но никогда больше так крепко не засыпал.

Шальная муха

В конце осеннего сезона в квартиру Петровича залетела муха. Первое время он не обращал на нее внимания: мало ли их залетало в его апартаменты летом. Бывало, залетят, замечутся, побьются в оконное стекло и улетят на волю, улучив момент, когда настежь откроется балконная дверь или форточка. Но эта муха привлекла внимание Петровича: была она крупной, из тех, что зовутся «мясными».

Именно такая муха без спроса прописалась у Петровича. В полете она гудела чуть потише фашистского бомбардировщика, подбитого нашими «ястребками». Петрович начал даже подозревать, не помесь ли это крупного слепня и майского жука? Летала муха по квартире как-то ошалело, постоянно шарахалась из стороны в сторону. Возможно, летом ее пытался склевать и проглотить прыткий воробей, но она не пролезла в его глотку, и он выплюнул эту заразу, нанеся ей повреждения в летательном аппарате. Зато вместе со слюной он, по-видимому, передал мухе часть своей воробьиной энергии.

Муха рано будила Петровича по утрам и допоздна не давала заснуть вечером. По этой причине моему соседу она основательно за неделю-другую надоела. Он не раз пытался выпроводить ее на волю. Петрович открывал дверь на балкон и все форточки, хлопал полотенцем, как пастух кнутом, но все это не давало нужного результата. Хотя иногда ему казалось, что муха вот-вот покинет квартиру, стремительно помчавшись в направлении балконной двери, но в самый последний момент она включала тормоза и, развернувшись, давала деру прочь. Петровичевых ударов полотенцем она без особой боязни избегала.

Со стороны муху можно было понять: уже ударили 5-10-градусные морозы, а они для неспящей мухи губительны. Изрядно намучившись с мухой, Петрович, улыбаясь, обратился ко мне за содействием. Я, не удержавшись, расхохотался: о подобной помощи за время моей ветеранской жизни меня никто, даже маленькие дети, ни разу не просил. Я пришел к Петровичу со своим широченным полотенцем, подаренным мне тещей. Мы открыли все окна и двери в квартире Петровича. Муха заметалась еще быстрее, резвясь на свежем воздухе. Мы хлестали воздух и все предметы двумя полотенцами. Но все напрасно: муха как гудела в квартире, так и продолжала гудеть, всем своим видом давая понять, что наши старания напрасны.

И все же некоторая новизна в событиях неожиданно проявилась. Муха, видимо, решила передохнуть. На большой скорости она подлетела к окну и села на край подоконника, задев при этом нити паутины, которую соткал паук. Сетка затрепетала, как рыбацкая сеть, в которой застряла рыба. Тут же из укрытия устремился к мухе по нитям паутины большой паук, оголодавший на бескормице. Муха выбралась бы из паутины, будь у нее достаточно времени. Но паук ей этого времени не дал. Они встретились, и завязалась борьба. Петровичу и мне показалось, что мухе скоро наступит конец, ведь за дело взялся наш помощник.

Смертельную опасность муха почувствовала и решила стоять насмерть. Издавая пронзительный звук, она быстро начала вращаться вокруг оси, перебирая паутину ногами. Один миг, и ей удалось обмотать паука его же паутиной и сильно затянуть ее. «Запеленала паука и узлом с бантиком завязала, – произнес Петрович. – Какова шельма!» А муха тем временем, оставив паука, намеревалась уйти с поля боя. Она взлетела, но паутинки прицепились к ее ногам, и на них она подняла в воздух и паука. Муха сделала в полете победный круг по комнате и решила избавиться от обременительной ноши. На крутом вираже ноша на большой скорости ударилась о косяк. От паука осталось лишь мокрое место, а остатки паутины повисли на гвозде, как пеленки младенца.

«Ну, ладно, – думал я, – от паука она не погибла, на морозе умирать не хочет, почему бы ей не вылететь на лестничную площадку?» Но от выходной двери она тоже шарахалась как от пугала. Всё лестничное пространство за 40 лет жизни дома пропиталось никотином и убивало всё живое. Изрядно намучившись и убедившись в бесполезности нашей затеи, мы задумались: что же делать?

Петрович стал вслух рассуждать про огненные котлы, которые кипят в аду. Я прислушался к его мысли и предложил зажечь на кухне все горелки, поставить на них кастрюли с водой и довести воду до интенсивного кипения. Решено – сделано.

Полчаса мы носились за мухой, стараясь загнать ее на кухню. Наконец нам это удалось. Вслед за мухой мы с Петровичем ввалились в кухоньку, заполнив собой 90 процентов ее пространства. Дверь за собой мы плотно захлопнули. Мухе, видимо, в оставшемся кухонном пространстве стало до того тесно и тошно, что она решилась на самоубийство. Она взяла разбег у наших ног и понеслась в направлении кирпичной стены. Однако по пути она попала в струю огненного пара,

выбивавшегося из крайней кастрюли, и замертво рухнула в кипяток.